— Это возможно, — Гвинет кивнула. — Королева Холмов и Король-Охотник умеют насылать сны что здесь, что ту сторону Границы, а о Короле-Вороне ходит слава более хитроумного и искусного колдуна.
— И не только они, — задумчиво сказал Хастинг. — Как ни крути, придется тащиться к нему. Только тут есть еще одно дело.
— Дело?
— Гвиллионы. Их княжна стребовала с нас плату за право прохода. Едва ли они дадут нам пройти через свои горы без нее.
— Что за плата? — золотоволосая волшебница нехорошо прищурилась.
— Горькая чаша. Как будто она у сиды Тернового холма, но та отдаст ей посланнице княжны. Сама Кианит явится за ней не может.
— Я слышала об их проклятии. Втором из них. Первый раз их прокляли еще раньше, когда они могли оборачиваться камнем по своей воле.
Леди Гвинет придвинулась ближе к очагу, и Джил наконец смогла разглядеть ткань, растянутую на ткацком станке. Наверное, это должен был быть гобелен, потому что в сотканном наполовину полотне уже просматривался рисунок — серое небо, красные стебли какой-то травы и одинокая фигура, идущая через это красное поле. От гобелена веяло какой-то непонятной тревогой, и Джил решила, что лучше будет разглядывать самую ткачиху, или огонь в очаге, или еще что-нибудь.
— Первое проклятие? — задумчиво переспросил Бен Хастингс. Первую лепешку он одолел и теперь лениво отщипывал от второй по маленькому кусочку.
— Если на любого из них в каменном обличье упадет тень от ножа, камнем он и останется.
— Она наложила на меня гейс, их княжна, — Хастингс поморщился. — Не брать нож в левую руку.
— Бывают и тяжелее гейсы, — Гвинет сложила руки на коленях. Помолчала немного, потом спросила прямо: — Зачем ты ходил за водой молодости?
Охотник на фей замялся и, к удивлению Джил, отел глаза. Проговорил медленно, тщательно выбирая слова:
— Я хочу исправить то, что сделал этот урод с мельницы. Нет, не так. Я хочу, чтобы не вышло так, будто всякое мудачество сильнее волшебства.
Она покачала головой, печали во взгляде прибавилось:
— Это не так плохо, быть старой. Оказалось, что в некоторых вещах старые глаза зорче. Особенно если смотреть вглубь.
— Я просто хочу, чтобы у тебя был выбор, — Хастингс сжал зубы и глянул на нее в упор. На скулах у него выступили желваки.
Джил очень хотелось спросить, что случилось, и о каком уроде с мельницы они говорили, но она прикусила язык. Даже она, чужая здесь, поняла, чувствовала каким-то внутренним наитием, что время сейчас не подходящее.
— Пусть будет так, — Гвинет вздохнула. — Тем более, что твои поиски привели тебя в нужное место в правильное время. Но знал бы ты, какое это искушение, понадеяться, будто твои поиски рано или поздно увенчаются удачей. Я знаю тебя достаточно, ты ведь не отступишься, страж Бездны.
— Вот только о Бездне не надо, — Бен улыбнулся, но получилось у него это как-то вымученно. — Мне до сих пор холодно, как вспомню.
— Ты обещал мне рассказать, — поспешно сказала Джил, в надежде сменить тему. То, о чем говорили эти двое, было слишком личным, чтобы она не чувствовала себя неловко, слушая.
— Это старая история, хотя, наверное, не по меркам Другой стороны. Здесь многие любят заигрывать с вечностью, — на лице охотника на фей мелькнуло что-то вроде облегчения, как будто он и сам рад был перемене в разговоре. — Как объяснить-то. Вот есть наша сторона Границы, есть эта. А есть Бездна.
— Я раз пять сегодня слышала это слово, — невольно Джил сама пододвинулась к огню очага, горевшего ярко, бездымно и, удивительное дело, до сих пор не затребовавшего новой порции дров.
— Говорят, было так, — хрипловатый голос волшебницы стал мягче, — прежде не было нужды блуждать в тумане, чтобы людям попасть в полые холмы или нам выйти к человеческим поселениям. Границы не было. А Бездна была, и были те, кого она породила.
— Кого? — невольно переспросила Джил.
— Фоморов.
— Я их сам не видел, хотя один из них рвался выбраться наружу. Ну и нарвался. К счастью.
— Ничего не понимаю, — Джил помотала головой.
— Бездна вечно голодна. Ей нужно все тепло и весь свет, который есть за ее пределами. И это будет мало. Таковы и ее дети, фоморы, — голос Гвинет все еще звучал мягко, но теперь в нем появились какие-то новые нотки. — Иногда они вырываются наружу. Иногда кому-то из нас, сидов или людей приходится идти в Бездну, чтобы не дать им этого сделать. И тогда нужен страж, который будет охранять для ушедших дорогу обратно.
— Это было очень холодно, — Бен Хастингс поежился, вспоминая, — очень страшно. И очень долго, как по мне. С тех пор едва ли меня можно чем-то на самом деле напугать. Наверное, отморозил себя что-то.
Он усмехнулся, и Джил попыталась вернуть ему эту улыбку, хотя даже ей стало зябко.
— Огонь не греет от таких историй, — сказала Гвинет. — Принеси дров, раз уж наколол.
Бен вскочил на ноги, словно школьник, которого отпустили раньше с занятий. Волшебница повернулась к ткацкому станку, разгладила полотно чуткими пальцами. А Джил неожиданно показалось, что они в доме не одни.
Она вскинула голову и успела заметить, прежде, чем он истаял, тонкий женский силуэт у левого очага, предназначенного для тех, кто приходит из Бездны. Или из смерти.
12. Белые цветы, острые шипы
Еще две ночи Джил и Бен Хастингс провели под крышей дома с тремя очагами. Как ни рвалась девушка на поиски брата, охотник на фей настоял на отдыхе.
— Мне не нужно, чтобы ты падала от усталости, — сказал он с непривычной строгостью, и Джил смирилась. Тем более, что даже ворожбой леди Гвинет колено ее заживало медленно. Вполне вероятно, дома с такой травмой она бы загремела в больницу.
Было еще кое-что, заставляющее Джил чувствовать себя неуютно и думать о том, как бы поскорее уйти из дома волшебницы.
Гвинет и Хастингс казались связанными какой-то общей тайной или общим прошлым, которое сближало их сильнее, чем любая дурацкая влюбленность. Впервые с тех пор, как охотник на фей вытащил ее из лап вороньих женщин, Джил почувствовала себя по-настоящему одиноко.
Было еще одно странное ощущение, подозрительно похожее на ревность, но вот его девушка сочла совсем идиотским и постаралась затолкать как можно глубже.
Единственным способом как-то привести свои мысли в порядок был блокнот, карандаш и старая пастель. Поэтому Джил рисовала. Много, долго, с каким-то остервенением. Гвиллионов и их каменные чертоги, Гвинет, за ткацким станком и гуляющую по холмам, Бена Хастингса, будь он неладен. Один раз Джил даже попыталась набросать силуэт женщины, дважды ей примерещившийся. В том, что у очага и в подземельях ей виделся один и тот же призрак, Джил была уверена, хотя едва ли смогла бы объяснить, почему.
Вечером второго дня Хастингс кинул ей на постель высохшую одежду. Сказал, без особой радости, впрочем:
— Завтра выходим. Леди