С сомнением гляжу на стоящую там бочку, до краев наполненную водой. Подхожу к ней почти вплотную и с брезгливостью трогаю воду кончиком указательного пальца. Мало того, что вода холодная, так на ее поверхности плавают листья, веточки и прочий мелкий мусор. Опускаю ладонь в бочку целиком.

— Ты умываться сюда пришла или играть? — фыркает Тихон, все это время стоявший у меня за плечом. Вздрагиваю и оборачиваюсь.

— Умываться, — цежу я сквозь зубы и снова поворачиваюсь к воде. Закрываю глаза и быстро-быстро брызгаю себе в лицо холодной водой. Потом насухо вытираюсь и, не глядя на мальчишку, возвращаюсь в дом. Снова начинаю злиться из-за того, что мне приходится жить в этих условиях.

Садимся за стол. Лиля открывает кастрюлю, и я улавливаю запах печеной картошки. От этого аромата даже голова начинает кружится. Хотя, конечно же, она кружится от голода.

Проследив за моим голодным взглядом, женщина кладет мне на тарелку две большие картофелины, остальное распределяет между собой, Тихоном и девчушкой постарше. Озираюсь по сторонам, ища глазами маленькую девочку, и замечаю ее около печки. Она сидит на мягком покрывале на полу и играет со своим одноухим зайцем.

— Сегодня будет гроза, — уверенно говорит Тихон, глядя в окно.

Я тоже выглядываю в окно и с сомнением возражаю:

— Вряд ли.

Мальчишка кидает на меня снисходительный взгляд, будто бы желая им сказать, какая я глупая.

Снова гляжу в окно, пытаясь разглядеть признаки грозы. На небе ни облачка, солнце светит ярко и горячо. Даже ветерка нет.

— В сенях стены влажные, — поясняет Тихон, глядя на меня с превосходством.

Мне это абсолютно ни о чем не говорит. Но, не желая этого показывать, я с умным видом продолжаю молча поглощать свой обед.

Внезапно на ум приходит одна идея. Быстро проглатываю картошку и с воодушевлением произношу, обращаясь исключительно к Лиле:

— Мне позвонить нужно. Можно я у вас телефон одолжу?

Возможно, я все-таки смогу дозвониться до Феликса. Если мой телефон не работает, это еще не значит, что выхода совсем нет.

Женщина перестает есть и с удивлением глядит на меня.

— У нас нет телефона.

Разочаровано вздыхаю. Кто бы сомневался…

От скуки начинаю разглядывать своих новых знакомых. Девчушка передо мной смешно морщит носик и тоже с интересом глядит на меня. Замечаю, что сидящий рядом Тихон перекладывает потихоньку в ее тарелку свою картошку.

Отмечаю, что мне очень неприятно смотреть на его лицо. Сама не знаю почему. Мне все в нем не нравится: и эти странные глаза, которые при виде меня полыхают недобрым огнем, и эти лохматые волосы, которые топорщатся в разные стороны. А эта его усмешка уголком губ… Так и хочется сбить ее с лица.

Заканчиваем обедать. Лиля собирает посуду и уходит, уводя с собой девочек и оставляя нас с Тихоном наедине. Отворачиваюсь от него к окну и поджимаю губы, показывая, насколько мне неприятно его общество.

— Может все-таки расскажешь, как ты оказалась в кладовке? — вдруг спрашивает он меня, в упор глядя мне в лицо.

Думаю, прежде чем ответить. Понимаю, что рассказывать ему правду все равно бесполезно. Если я расскажу все, как было, он сочтет меня за сумасшедшую.

— Открыла дверь и вошла, — огрызаюсь я, тряхнув головой.

Тихон хмурится и скашивает в мою сторону глаза.

— Не делай из меня дурака. Я тебя ясно спросил: что ты там делала?

— Ты меня спросил, как я там оказалась.

— А ты мне не ответила!

— Вообще-то, ответила. У тебя что-то с памятью?

Тихон что-то ворчит себе под нос, сдвинув брови. Потом фыркает и поворачивается ко мне. Теперь его лицо находится очень близко от меня, и я вижу, как сильно сузились его зрачки. Неизвестно только, от освещения или от злобы.

— Что ты делала в кладовке? — отчеканивая каждое слово, спрашивает меня мальчишка. И я понимаю, что он достиг своей точки кипения.

— Я не знаю, — тихо и убедительно говорю я, глядя прямо ему в глаза. — Я правда не знаю…

Это же действительно так. Как ему объяснить, чтобы он понял?

Тихон мне не поверил. Он отворачивается к стене и, нервно барабаня пальцами по столешнице, обиженно пыхтит.

Начинаю скучать. Вожу пальцем по скатерти туда-сюда, собирая ее в гармошку и снова разглаживая.

— Да уж, — усмехаюсь я, краем глаза наблюдая за действиями мальчишки. — Скучно у вас тут. Я уже молчу о том, что сети нет, так даже и ящика не наблюдается. Уж такое-то примитивное устройство у каждого есть.

— Какого ящика? — оторопело переспрашивает Тихон, отрываясь от своего занятия.

— Ну этого… Телика. Телевизора в смысле, — поясняю я, натыкаясь на недоуменный взгляд.

— А луну не хочешь? — внезапно ощетинивается на меня мальчишка. — Телевизор она захотела!

Обиженно складываю руки на груди и неожиданно для самой себя начинаю говорить:

— На самом деле, этого дома уже нет. На этом самом месте лагерь для детей… Большое такое здание, — шепчу я, не спуская с мальчишки глаз. Мне просто надо выговориться, убедить кого-то, что я права. — Ты знаешь, я просто шла по коридору, а за мной шла она. Лера. Ну, это моя знакомая, она в лагере у нас что-то вроде старосты… И я от нее спрятаться хотела. Залезла в кладовку. А потом, когда хотела выйти, открываю дверь, а там ты стоишь…

Замолкаю на полуслове, натыкаясь на его взгляд. Он смотрит на меня с непониманием, и даже с ужасом. Мне хочется ему еще многое сказать: о том, как мне страшно, как хочется вернуться назад и, самое главное, найти подтверждения в своей адекватности. Но я молчу. Кажется, я его лишь напугала еще больше.

— Фантазии у тебя, конечно… — бормочет Тихон, внимательно вглядываясь мне в лицо.

Опускаю голову, борясь с желанием вступить в спор. Жутко хочется опровергнуть его высказывание, накричать на него и убедить в своей правоте. Но я понимаю, что ничего хорошего из этого не выйдет, и поэтому молчу. Слезы обиды подступают к горлу.

Вдалеке раздается первый раскат грома. С удивлением отмечаю, что гроза и правда скоро начнется. Тихон оказался прав. Может, я и во всем остальном ошибаюсь?

— Ну хорошо, — вдруг неожиданно мягко говорит Тихон.

Поднимаю голову и сквозь слезы смотрю на его лицо. Он сидит, облокотившись локтем о стол, и внимательно смотрит на меня.

— Хорошо, — повторяет он. — Значит, по твоим словам, здесь сейчас должен быть пионерлагерь?

Качаю головой, вытирая рукавом слезы и вздыхая.

— Не совсем. Просто лагерь. Пионеров тогда уже не будет…

Тихон молчит. Наконец он медленно кивает, соглашаясь со