Начинаю по одной просматривать бумаги. Сверху лежит чье-то письмо. Без зазрения совести вскрываю конверт и читаю содержимое письма. Ничего интересного. Всего лишь несколько строк с бесконечными пожеланиями и просьбами «передать привет»… Откладываю его в сторону и с интересом разглядываю лежащие под ним фотографии. На первом фото изображена, без сомнения, та милая хозяйка Лиля. Она глядит на меня, лукаво улыбаясь. На голове у нее венок из ромашек, и в руках она тоже сжимает букет ромашек. Она стоит босиком, в легком летнем платье и с распущенными длинными волосами.

На следующей фотографии — мужчина и женщина. Они стоят, обнявшись. Молодая женщина на снимке весело смеется, прищурив один глаз. У нее очень милые, немного детские, черты лица; волосы вьются и спадают ей на плечи. Она чем-то напоминает меня. Только веснушек нет. И, надо признаться, ее черты гораздо красивее моих. Более женственные что ли…

Мужчина на фото целует ее в щеку, отчего виден лишь его профиль. Его волосы топорщатся в разные стороны, на голову нахлобучена кепка. Одна его рука лежит на талии любимой, другая держит ее за руку.

Откладываю и эту фотографию, выуживая из стопки снимков следующую. Сердце начинает бешено колотиться в груди, лишь стоит мне взглянуть на нее. На фотографии — тот самый военный со стены в коридоре. Сомнений быть не может. Смотрю широко открытыми глазами на фото, подношу его к глазам и убеждаюсь в своей догадке. Это та же самая фотография, что я видела днем. Оригинал, даже не копия. Я понимаю это, когда вижу сгиб — в том же месте, как и на том снимке в рамке. Только эта фотография еще не так помята и не успела выгореть и обесцветиться. Переворачиваю фотографию и вижу подпись: «18 июня 1941». Снимок сделан за несколько дней до начала войны.

Вздрагиваю от резкого звука. До чего же тут двери скрипят! Поднимаю голову и вижу на пороге Лилю.

— Зашла проверить, как ты, — вполголоса говорит она, подходя к моей кровати.

Не успеваю никуда спрятать фотографии. Смотрю в лицо женщине и, наверно, слишком нагло заявляю:

— Я взяла просто посмотреть.

В темноте не могу различить выражение ее лица. Интересно, она сильно злится? А, впрочем, все равно.

Лиля берет фотографии и аккуратно складывает в ровную стопку. Поднимает с пола ленточку и вновь бережно их перевязывает. Кладет снимки обратно на полку и поворачивается ко мне.

Набираюсь смелости и спрашиваю:

— Этот мужчина на снимке… Ваш муж?

Лиля берет фотографию военного, которую я все еще сжимаю в руках, и коротко отвечает:

— Брат.

По ее тону нельзя понять, сердится она на меня или расстроена. Лиля разглаживает фотографию и прижимает ее к груди.

— Он погиб в сорок втором, — тихо поясняет женщина, глядя в окно мимо меня. — Вместе с женой. Она была полевой медсестрой.

Отчего-то мне становится неловко. Пытаясь скрыть неприсущее мне смущение, подтягиваю коленки к подбородку и кладу на них голову.

— Ты отчего-то на меня злишься, — вдруг говорит, поворачивая ко мне лицо, Лиля. — Я тебя чем-то обидела?

На секунду теряю дар речи. Смотрю на нее удивленными глазами, пытаясь понять, серьезно ли она говорит или шутит. Ведь это я должна бы задавать такой вопрос. Все, что я делала с момента нашего знакомства — хамила, закатывала скандалы и кидалась в драку. Удивительно, что меня еще на улицу за такое поведение не выгнали.

— Ну что вы? — робко возражаю я, отводя глаза. Никогда не чувствовала себя так неловко. Мне впору самой сейчас прощения просить.

— Ты на Тихона не обижайся, — мягко произносит Лиля, трогая меня за руку. — Он не злой.

— Я не обижаюсь, — отрицательно качая головой, отвечаю я.

Лиля улыбается.

— А ты сама откуда? — спрашивает она, немного помолчав. — Из города небось?

Киваю головой. Из города…

Видимо, не желая больше приставать ко мне с вопросами, женщина встает и целует меня в макушку, прежде чем выйти из комнаты. Желает спокойной ночи, мягко притворяя за собой дверь, и оставляет меня одну. Наверно, она слишком хорошо ко мне относится. Я такого не заслужила.

Поворачиваюсь к окну, натягивая одеяло до самого носа. Закрываю глаза с уверенностью, что не смогу уснуть до самого утра, и тут же проваливаюсь в сон.

***

Просыпаюсь от того, что солнце бьет в глаза. Переворачиваюсь на другой бок с целью досмотреть сон, но тут же подпрыгиваю на кровати от резкого и неожиданного скрипа. Открываю глаза и вижу на пороге Тихона. Мальчишка стоит, облокотившись плечом о косяк двери, и смотрит на меня, словно хочет загипнотизировать.

— Ну ты и неженка, — фыркает он, меряя меня уничтожающим взглядом.

Спросонок не сразу улавливаю суть его фразы. А, когда до меня уже начинает доходить, он уже выходит из комнаты со словами:

— Меня тетка Лиля просила тебя к обеду звать.

Только сейчас понимаю, какая я голодная. Ну это и не удивительно. Вчера я почти с утра ничего не ела…

Вскакиваю и натягиваю на себя джинсы. Кидаю взгляд на часы и удивляюсь, что спала так долго. Выхожу из комнаты и иду на звуки возни и каких-то голосов.

В той самой комнате с печкой суетится Лиля. На столе постелена скатерть, на которой выставлены четыре тарелки и кружки. Тихон стоит у окна, что-то пристально выглядывая на улице.

— Проснулась, — приветствует меня улыбкой Лиля, ставя на стол маленькую кастрюльку.

— Сразу видно, что городская, — прибавляет Тихон, поворачиваясь ко мне и глядя на меня сверху вниз. — Наверно, привыкла спать до обеда…

Удерживаю язык за зубами, не желая выражаться при этой доброй женщине. Она, в отличие от мальчишки, мне нравится, и я не хочу ее огорчать. По крайней мере, стараюсь.

Лиля шикает на Тихона. Тот фыркает, надменно складывая руки на груди, но замолкает. Гляжу на его опухшую нижнюю губу и еле подавляю желание улыбнуться. Хорошо же я ему вчера макушкой заехала. Губа все еще насыщенного фиолетового оттенка.

— А где у вас умывальник? — интересуюсь я у Лили, с интересом оглядываясь по сторонам. Вспоминаю, что не видела нигде ничего похожего на раковину.

— Тихон, проводи Катю, — не прерывая своих дел, говорит Лиля и обращается уже ко мне: — Полотенце можешь взять на полке.

Тихон всовывает мне полотенце в руки, по-видимому, не желая меня утруждать. Затем с кислым лицом идет к выходу.

Выходим из дома. Ну да, конечно. О какой цивилизации может идти речь — все удобства на улице.

—