— Знаешь, — уже кричу я, тыча ему в лицо ладонью, — это вообще ни капельки не смешно! Не знаю, как ты это все устроил, но предупреждаю тебя, если ты сейчас же не вернешь меня обратно, я… я…

Замолкаю и перевожу дыхание. Страх сменился злостью. Понимаю, что, если меня сейчас не успокоят, я разнесу тут все к чертовой бабушке.

— Ты закончила? — хмуро осведомляется у меня мальчишка и, не дожидаясь моего ответа, начинает говорить: — А теперь слушай сюда. Если ты наврешь нам что-нибудь, я сделаю так, что жить тебе уже не захочется.

— Тихон! — осуждающе вскидывает руки молодая женщина, с укором глядя в его сторону.

— И давно ты к немцам переметнулась? — спрашивает он, впивая свой взгляд мне в лицо.

— Тихон, прекрати сейчас же!

— Нет, не прекращу!

— Прекратишь!

— Вот ты потом мне скажешь, что я был прав, когда нас на расстрел поведут, да поздно будет!

— Все равно. Зачем ты человека обвиняешь ни за что ни про что?

— А что она в нашем доме делала? В кладовке? — убеждает мальчишка добрую женщину, переходя на крик. — Ты на одежду ее странную глянь, что это такое?! Что-то я ни у кого такую одежду не видал, кроме нее. А что у нее в кармане? Может, это немецкая рация!

— Совсем с катушек съехал? — интересуюсь я, поднимая одну бровь и сжимая кулаки от бессильной злобы.

— Я говорю тебе, что она на них работает, — тихо гнет свою точку зрения этот психопат.

— Да на кого? — не выдерживаю я.

— На фашистов, — шипит Тихон, после чего выдает хлесткое ругательство, от которого женщина морщится и кидает на мальчишку недовольный взгляд.

Какое-то время я молчу, после чего начинаю хохотать. Надо же такое придумать! На такое даже у меня бы фантазии не хватило.

— Чего зубоскалишь? — сурово обрывает меня Тихон и добавляет: — Вот вмазал бы тебе сейчас…

— Тихон! — вдруг ударяет ладонью по столу женщина. — Угомонись наконец. Оставь ее в покое…

Поднимаю голову и с ненавистью гляжу в лицо светловолосого. Странно, конечно, что я раньше его не видела. Немного подумав, я все-таки прихожу к выводу, что это неудивительно. Надо признать, что большую часть смены я провела у себя в комнате. Поэтому и пересекалась я с ребятами из своего отряда в основном только в столовой. Вот и не запомнила этого ненормального в лицо.

Тихон замолкает и глядит на меня с удивлением и испугом. Встречаюсь с ним глазами. Докатилась. Теперь я уже сама не уверена в своей правоте.

— Хорошо, — вдруг говорит он, поджимая губы. — Попробуй мне объяснить то, как ты здесь оказалась.

Объяснить ему?! А он ничего не перепутал случайно? По-моему, впору ему самому мне рассказать, что сейчас происходит.

Слышу какой-то шорох, доносящийся из угла. Поворачиваю туда голову и вижу двух маленьких девочек, которые сидят на скамеечке возле печи, тесно прижавшись друг к дружке. Та, что постарше, на вид ей лет семь-восемь, смотрит на меня и хмурится. У нее очень худое болезненное лицо зеленоватого оттенка. От этого ее круглые и слегка выпученные глаза кажутся слишком большими для этого худенького личика. А еще у нее очень тонкая шея. Невольно удивляюсь, как ее голова еще не заваливается набок.

Другая, на вид совсем крошка, сжимает в руках большого плюшевого зайца без уха. Губы ее дрожат, будто бы она вот-вот расплачется. Молодая женщина, тоже заметив это, встает, берет ее на руки и садится с ней на кровать. Девочка постарше садится к ней в ноги, все еще недоверчиво косясь в мою сторону.

Отвожу взгляд. Стараясь ни с кем не пересекаться глазами, смотрю в окно. На улице начинает смеркаться. Интересно, сколько же сейчас времени?

Если рассуждать логически, то сейчас не больше восьми. После ужина не могло пройти больше часа. Правда, я тогда на довольно длительный промежуток времени застряла в кабинете Светы. Но все равно не должно быть поздно.

Мои мысли снова вертятся вокруг того представления, которое разыгрывают передо мной эти двое. Понятия не имею, как я сюда попала, но знаю точно одно. Рано или поздно им надоест шутить. Ну, а пока можно повеселиться.

— А вы знаете, — с самым серьезным выражением лица, на какое я только способна, начинаю я. — Я, когда к вам из другой планеты летела, столкнулась с кометой. И совершенно сбилась с курса.

С ехидной усмешкой наблюдаю за Тихоном. Кажется, что у него сейчас отвалится челюсть. Он так и застыл передо мной с приоткрытым ртом и круглыми от удивления глазами.

— Не, ты это слышала?

Перевожу взгляд на молодую женщину и еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Бедняга сидит и смотрит на меня не то с жалостью, не то с недоверием. Теребит в руках косу и то открывает, то закрывает рот, словно хочет что-то сказать, но никак не может решиться.

Замечаю, что к мальчишке вернулся дар речи. Он набрал в грудь побольше воздуха и уже, кажется, собрался с мыслями.

Отворачиваюсь к окну, показывая этим свое полное пренебрежение и к тому, что он хочет сказать и к нему самому.

Внезапно мой взгляд падает на большой дуб, виднеющийся вдали. Вскакиваю и, не сводя глаз с дерева, нервно кричу, перебивая так и не высказанную Тихоном мысль:

— Мне нужно на улицу… На воздух!

Теперь все понятно. Наверняка этот дом стоял у торца корпуса. Возможно, здесь есть запасной выход. Вот эти клоуны и решили воспользоваться этим и сыграть надо мною шутку. Но теперь-то я все поняла. Дерево то же самое, что и на территории, значит, я все еще не за пределами лагеря.

Тихон вскакивает и, крепко держа меня за плечо, выводит за дверь. Наверно, я побледнела, вот он и решил, что мне плохо. Время от времени он кидает на меня тревожные взгляды.

Выхожу на улицу, еле сдерживая желание поскорее отсюда убежать. Однако я довольно спокойно спускаюсь с крыльца и смотрю по сторонам.

В следующую минуту мне кажется, что я схожу с ума. Это же деревня! Куда ни глянь — всюду старые деревянные дома, и кроме них ничего нет. За моей спиной, за домом — реденький лесок; впереди, за другими такими же домами — снова лес. Справа и слева от того дома, из которого я только что вышла, тянутся в ряд такие же домишки… Из всего мне знакомого только дуб, тот самый огромный дуб. Он прямо передо мной чуть вдалеке от того места, где я сейчас стою.

Не контролируя своих действий, вырываюсь