Я словно наяву услышала голос матушки: «Если он будет делать тебе подарки… а про графа говорят, что он щедр, когда хочет наградить за преданную службу… то не становись на дыбы. Принимай все, что он захочет дать, и проси большего. Это не постыдно, Бланш. Женщина имеет право требовать, потому что теряет больше». Должна ли я воспользоваться моментом и попросить что-то ценное? Может и правда — изумрудное ожерелье?

— Это так важно для вас? — спросила я. — Подарки за оказанные услуги?

— Да, — ответил он резко и вдруг отпустил меня.

Первым делом я бросилась выливать горящее масло, а потом обернулась к графу, терпеливо ждавшему ответа.

— Итак, вы выполните любую мою просьбу?

— В разумных пределах, — тут же уточнил он.

— Уже торгуетесь, — пожурила я его. — Что ж, разумные пределы принимаются. Я прошу, чтобы вы разрешили мне поездку в Анже. Я возьму экипаж, поеду в торговый квартал и сделаю несколько покупок. Которые вы, разумеется, оплатите.

Лицо его стало непроницаемой маской, и он бросил, собираясь уходить:

— Купи все, что посчитаешь нужным. Я заплачу.

— Но это еще не все, — сказала я ему вслед.

Граф медленно обернулся:

— Не все?

— Я прошу разрешения взять с собой Гюнебрет. Мне бы хотелось проехаться по торговым лавкам вместе с ней. У вашей дочери нет ни единого приличного платья, не говоря о накидках, туфлях и нижнем белье. А ведь она уже выросла. Еще год- второй, и вы будете подыскивать ей мужа. Вам не стыдно, что невеста ходит, как замарашка?

— Ты хочешь сделать покупки для Вамбри? — спросил он, словно отказываясь верить моим словам.

— Для Гюнебрет, — поправила я его. — Привыкайте называть свою дочь ее настоящим именем, а прозвища оставьте… для шоколадниц.

— Но ведь она…

— Я не держу на нее зла, потому что прекрасно понимаю ее чувства. Покажите мне хоть одну падчерицу, которая любит мачеху? А вам тем более грешно сердиться на родную дочь.

Граф вышел из кухни столь стремительно, что это, скорее, походило на бегство. Я так и не поняла его решения насчет дочери, но после завтрака ко мне подошел конюх и сообщил, что все готово к поездке в Анже, и что в сопровождение нам граф отрядил двух слуг. Мне очень хотелось узнать, кого должны были охранять слуги — нас от отчаянных людей или меня от Гюнебрет. Но так или иначе, я взбежала по лестнице, как на крыльях, и постучала в комнату Гюнебрет. Никто мне не ответил, но я взялась за ручку и обнаружила, что двери не заперты.

— Можно войти? — спросила я.

Снова тишина, и я испугалась: а вдруг Гюнебрет совершила какое-нибудь безумие после вчерашнего?

Комната была пуста, и я на мгновение похолодела, вообразив самое страшное, но со стороны кровати послышался шорох, и я увидела дочь графа, сидевшую в уголке постели.

Зачем пришла? — спросила она, поняв, что обнаружена.

— У меня для тебя новости, — я села на краешек постели.

Гюнебрет демонстративно отвернулась.

— Твой отец разрешил взять карету и отправиться за покупками. В расходах он тебя не ограничивает, поэтому давай оденемся и напокупаем тебе модных нарядов, чтобы ты была самой красивой на новогоднем балу.

— На новогоднем балу? — спросила она, скорчив рожицу. — Каком-таком балу?!

— Видишь ли, я хочу устроить прием для всех знатных людей Ренна…

— Совсем совесть потеряла! — Гюнебрет соскочила с кровати. — По какому праву ты здесь распоряжаешься?!

— Неужели ты против праздника?

— Конечно, против! — закричала она, топнув в сердцах. — Не желаю, чтобы они приезжали сюда — эти злыдни! И ты убирайся вслед за ними! Ненавижу вас всех! — и она вдруг расплакалась, а потом, застыдившись своих слез, села на кушетку перед зеркалом, закрыв лицо руками.

Я вдруг поняла, как нелепо она смотрелась в нежной спальне, которую я устроила для нее. Тролльчонок в постели принцессы — какое смешное и жалкое зрелище. И конечно же, сама девушка это прекрасно осознавала.

— Гюнебрет, милая, — я встала за ней и дотронулась до ее плеча, желая утешить, но она скинула мою руку, и я предусмотрительно отступила. — Почему ты всех ненавидишь? И меня… Я ведь ничего тебе не сделала…

— Сделала! — закричала она еще громче, теперь глядя на меня в зеркало. — Ты отобрала у меня отца! Он никогда так ни к кому не относился! Все время спрашивает о тебе! Где Бланш? Как вы поладили? Что сказала Бланш по этому поводу? А по тому? Меня тошнит от одного твоего вида! Ты считаешь, если красивая, то можешь воровать чужих отцов?! И сейчас ты хочешь устроить прием? Чтобы выставить меня перед всеми посмешищем? Отец меня прячет, а ты решила поразвлечься?!

— Все не так… — попыталась переубедить ее я, хотя от ее слов сладко дрогнуло сердце. Неужели и правда?..

Но с собственными переживаниями пришлось повременить, потому что Вамбри снова залилась слезами и выпалила:

— Ненавижу тебя!

Поколебавшись, я коснулась ладонью ее макушки. Гюнебрет свирепо дернулась, но когда я погладила ее по голове снова, уже не стала противиться.

— Ты несправедлива к отцу, — сказала я мягко. — Он все равно любит тебя больше всех. Неважно, кто рядом с ним, жены приходят и… уходят. А ты все равно останешься его дочерью. Навсегда…

Она заплакала еще горше, но огрызаться не стала. Я осмелела и обняла ее, прижавшись к черной лохматой макушке щекой.

— Успокаивайся, умывайся, и мы поедем за нарядами. Ты смуглая, тебе очень пойдет яркий розовый цвет. В розовом будешь выглядеть, как цветок.

— Не буду! — она вырвалась из моих объятий и пнула скамеечку для ног, да так, что скамеечка ударилась о стену.

Швыряться мебелью у Конморов, похоже, было семейной чертой. Я подумала, что будет, если она швырнет эту скамеечку мне в голову.

— Не буду, как цветок! — вопила Гюнебрет, размазывая слезы по бледному лицу. Нос ее покраснел и распух, и сама она напоминала взъерошенного птенца — еще не оперившегося, но уже выброшенного из гнезда в полет. — Что толку наряжаться?! Я некрасивая! Об этом все говорят! Даже на охоте, когда я бью больше всех дичи, королевой выбирают какую-нибудь красотку, вроде тебя!.. И танцевать я не умею!..

— Танцевать! — всплеснула руками. — Да я обучу тебя этому в два счета! Ты научишься очень быстро, поверь мне. Я ведь видела, как ты убегала, когда забросала меня снежками у пруда. Не всякая красотка может двигаться с такой грацией! Научишься танцевать, и на балу затмишь всех.

Она замолчала, глядя на меня недоверчиво, приоткрыв рот. Я протянула ей руку, и Гюнебрет, поколебавшись немного, приняла ее.

— Садись, расчешу тебе волосы, — я усадила ее перед зеркалом и взяла гребень. — Знаешь, — начала я, расчесывая черные жесткие пряди, я тоже очень долго считала себя дурнушкой…

— Ты?! — фыркнула Гюнебрет.

— Просто мои старшие сестры очень красивы. Они высокие, белокурые,