— Бланш!.. — окликнул меня Ален, но я уже бежала к кухне, ругая себя за допущенную слабость.
Граф де Конмор уехал через полчаса, в сопровождении Пепе. Я вышла проводить, и Пепе, повинуясь взгляду своего хозяина, поспешно вышел, сказав, что ему надо проверить, готовы ли кони.
— Бланш, — Ален взял меня за плечо, привлекая к себе. — Это досадная задержка. Я не могу не поехать к королю. Но я вернусь и…
Осторожно высвободившись из-под его руки, я отошла на два шага и сказала:
— Выполняйте свои обязанности, милорд, и не думайте больше ни о чем. Я виновата перед вами, я попыталась отвлечь вас от наказания Гюнебрет, и мне это удалось. И теперь я настаиваю, чтобы вы не сердились на дочь. Всего лишь недоразумение — это не стоит ссоры между отцом и дочерью…
— Ты что там лопочешь? — спросил он подозрительно.
— Я о том, — тут я заставила себя посмотреть ему прямо в глаза, — что мне очень жаль, что я заставила вас позабыть о нашем договоре. Но теперь, когда и вы, и я пришли в себя и действуем разумно, как и подобает просвещенным людям, давайте не будем больше совершать безумств и даже мечтать о них. Это неправильно.
— Неправильно? Ты сказала — неправильно? Я не ослышался? Значит, там, в комнате…
— Все ошибка, — сказала я очень спокойно. — И для вас, и для меня будет лучше, если мы ограничим наши отношения договором. Будем добрыми друзьями, Ален…
— Добрыми друзьями?! — несколько секунд граф смотрел на меня, будто хотел испепелить взглядом. — С тобой можно спятить и не заметить, — он пинком открыл дверь и вышел, а я осталась одна.
54
Граф вернулся только к следующей ночи, очень поздно, когда слуги уже легли спать. Я стояла у окна в рубашке и наброшенном сверху халате, и смотрела на дорогу, время от времени дыша на стекло, чтобы растопить «глазок». Увидев сани, я поспешила вниз, чтобы встретить мужа у порога, когда он войдет. Пепе отправился устраивать на ночь лошадей, а де Конмор скинул сапоги, и я помогла ему надеть домашние туфли. Он улыбнулся — устало, немного печально.
— Не хочу ни есть, ни мыться, — сказал он, предупреждая мои слова. — Дай ключ.
Но я только покачала головой:
— Вам он больше не понадобится, милорд.
— Что это значит? — он посмотрел на меня, словно определяя, не сошла ли я с ума.
— Тайная комната вам больше не понадобится, потому что я сожгла всю отраву, которой вас снабдил Сильвани, — сказала я четко и раздельно.
— Что?!
— Я все сожгла, — повторила я, протягивая ему ненужный теперь ключ, не хранивший больше страшную тайну.
Граф выхватил его и помчался к хрустальному окну.
Я поспешила за ним, но не догнала. Когда я прибежала к потайной комнате, дверь была распахнута, а граф в бешенстве метался от стены к стене, пиная пустую шкатулку.
— Ты и правда все сожгла?! — заорал он, увидев меня.
— До последней крошки, — заверила я его.
— Да ты знаешь, что это было самое редкое лекарство на свете?!
— Я сожгла и запасы Сильвани. Теперь вам негде добыть еще этого яда. Последовала долгая пауза, после чего граф заговорил ледяным тоном:
— Мало того, что ты довела меня до края, как мальчишку, а потом заявила, что мы — всего лишь друзья, мало того, что залезла в мою комнату, нарушив мой приказ, так ты еще посчитала, что вправе решать за меня! Не слишком ли? Я тебя прихлопну, назойливая муха.
В тот момент он выглядел страшно — черный, косматый, с бешено сверкающими глазами. Он двинулся ко мне, и самое правильное было бы убежать, но я не сделала ни шага с места.
— Когда ты перестанешь совать нос в чужие дела? — спросил граф и взял меня левой рукой за горло.
— Вы не чужой, вы мой муж, — возразила я, стараясь не показать, как мне страшно. — Те, кто употребляет кушанье лотофагов, становятся страшными в гневе и совершают безумные поступки, так сказал лекарь. Неужели ваш разум порабощен настолько, что вы готовы совершить убийство?
— Да, я твой муж, — прорычал граф. — И только мне решать, как поступить со своей женой.
— Предыдущих жен вы убили тоже из-за излишнего любопытства? — спросила я дерзко.
Пальцы на моем горле слегка разжались.
— Говорят, вы убили семь своих жен, — продолжала я. — Хотите дать новый повод для слухов? То, что продал вам Сильвани — это не лекарство, а страшный яд. Вы должны быть благодарны, что я спасла вас от него. Еще не поздно…
— Это лекарство! — снова заорал он, но отпустил меня. — Лишь оно избавляло от боли!
— Есть еще одно средство, — сказала я твердо. — И оно надежнее, чем то, что выбрали вы.
— Замолчи, пока я тебя не пришиб, — посоветовал он, но гнев его уже схлынул.
Оставалось только гадать — что же так подействовало. Упоминание о его женах или о том, что есть иное лекарство?
— Мое средство надежнее, — повторила я, стараясь, чтобы голос звучал торжественно. — Я хочу носить ваш браслет. Отдайте его мне.
Если бы в Конмор ударила молния или с небес спустились ангелы, граф был бы поражен меньше.
— Что ты сказала? — спросил он, глядя на меня с еще большим изумлением, чем когда я объявила ему о ничтожности тайной комнаты.
— Отдайте мне заговоренный браслет, милорд, — сказала я, подходя к нему совсем близко. — Я добровольно и с радостью хочу принять вашу болезнь на себя.
Я даже попыталась взять его за руку, чтобы снять браслет, но Ален отшатнулся, как от привидения.
— Откуда ты знаешь об этом?!
— Мне рассказала Вильямина. И кушанье лотофагов — не средство избежать проклятья. Это подтвердил господин Рильке, наш аптекарь. За этим я и ездила к нему в тот раз, когда вы видели меня вместе с Реджинальдом.
— Вильямина! — он ударил кулаком здоровой руки по столу — да так, столешница жалобно ухнула. — Болтливая старуха! Старая дура! Я прикажу выпороть ее.
— Вы не сделаете ничего подобного, — сказала я. — И, по моему мнению, это вы — самый настоящий дурак. Почему вы никому об этом не рассказали?
— Твое мнение никого не волнует.
— Я — ваша жена. Пусть лишь на год, но я обязана заботиться о вас. И я еще раз повторяю: отдайте браслет, я готова носить его добровольно и…
— Заткнись, Бланш! — сказал он, больно ткнув пальцем мне в грудь. — Ты никогда не наденешь его.
Надену! — его безумие передалось и мне.
Я схватила Алена за правую руку, задрала рукав и вцепилась в этот проклятый браслет. Несколько минут мы с графом молча боролись, и он победил, притиснув меня к стене. Мы оба тяжело дышали и смотрели друг на друга чуть ли не с ненавистью.
— Почему ты такая настырная? — спросил он, приблизив свое лицо к моему.
Его
