— Ты красивая, — буркнула дочь графа.
— Нет, не красивая — милая, — возразила я. — Но разве это плохо? Ты тоже милая. Надо только показать людям твою миловидность, а не прятать ее.
Гонебрет с сомнением посмотрела на себя в зеркало, словно примеривая мои слова к себе и раздумывая — говорю ли я правду. Но спорить она не стала, и когда моя падчерица была причесана и умыта, мы отыскали более-менее приличную одежду, в которой можно было появиться в городе. Все это время я болтала, убеждая девушку, что некрасивых людей не бывает:
— Взять хотя бы твоего отца. Он похож на тролля, не правда ли? Но разве ты думаешь об этом, когда смотришь на него? Нет, вовсе нет. Он благороден, учтив, он статен и силен, и у него очень красивые глаза. Смотришь в них — и улетаешь в другой мир. У тебя его глаза, Гюнебрет. Такие же пронзительные, прозрачные. Однажды мужчина посмотрит в них — и улетит в мир твоей души, в мир твоего сердца.
Ах, как билось мое сердце, когда я произносила эти слова…
57
Заказывая мебель и обои для графского замка, я уже посещала Анже; и торговцы знали меня. Гюнебрет же была в новинку, и невозможно передать словами, что выразили лица модисток из швейного квартала, когда я почти затолкала ее в лавку мадам Левелье.
Сама хозяйка лавки вышла нам, чтобы поприветствовать миледи графиню и… «милую девушку». Гюнебрет готова была провалиться сквозь землю, но я ничуть не смутилась.
— Мадам Левелье, — сказала я твердо, — нам надо превратить эту милую девушку в красивую. Нас интересуют дюжина домашних платьев, платье для прогулок с накидками и муфтами, пять нарядных платьев и одно — для торжественного вечера, чтобы все посмотрели и ахнули.
— Такой большой заказ… — пробормотала хозяйка, скользя изумленным взглядом по фигуре Гюнебрет.
Наверняка, модистка думала, что я взяла под опеку какую-нибудь девчонку и трущоб. По известной причине, промолчала об истинном положении Гюнебрет, а сама она не произнесла ни слова, пока ее раздевали, наряжали в тонкую батистовую рубашку и делали соответствующие замеры.
— Праздники закончились, — сказала я мадам Левелье, — поэтому надеюсь, что наш заказ вы выполните быстро. Скажем, в течении недели…
— О! — выразила удивление мадам, но кивнула. — Да, вы правы. Сейчас с шитьем поспокойнее, а у девушки прекрасная фигура, проблем не должно возникнуть.
— Одно платье подберите из готовых и подгоните на ней прямо сейчас, — продолжала я ставить условия. — Мы уедем в нем же. Кроме того, возьмем уже готовую муфту и накидку.
— О! Вполне разумно, — согласилась мадам.
— Насчет бального платья… — я задумалась, разглядывая модели, выставленные на витрине, — наверное, что-то легкое, двухслойное, с шифоном. Я думаю о темно розовом или бирюзовом… Что скажете?
Оглядев Гюнебрет пристальным взглядом, мадам Левелье тоном, не допускающим возражений, изрекла:
— Желтый. Обязательно желтый. С отделкой цвета бронзы.
— Вы уверены? — я сомнением посмотрела на представленные модели — желтого платья не было ни одного. — Разве желтый прилично надевать молодой девушке?
— Мы подберем бледно-желтую ткань, — объяснила мадам и добавила, понизив голос: — нам недавно привезли с юга чудесный выщипанный шелк! Вы увидите его и влюбитесь — он легкий, как лен, но струится, как горная вода. Она будет в нем божественна!
— Полагаюсь на ваш вкус, мадам, — сказала я учтиво, — но тогда сделайте два платья. Одно — как считаете нужным, а второе — из темно-розового или бирюзового шелка.
— Вы не доверяете моему вкусу, миледи?!
— Ни в коем случае, мадам Левелье, — ответила я учтиво, — просто я вспомнила, что нам предстоит два праздника — на двенадцатую ночь и вечер Богоявления. Поэтому, будьте добры, два платья.
Мадам вздернула пышный подбородок:
— Как вам угодно! Но вы увидите ее в платье, которое вижу я, и поймете, что ее цвет — желтый.
Когда Гюнебрет появилась из-за ширмы, где на ней подгоняли платье, мне оставалось только всплеснуть руками. Куда девался тролльчонок?! Теперь перед нами была по-настоящему милая девушка. Короткие волосы были аккуратно уложены и завиты на горячий металлический прут, и только стоптанные башмаки, видневшиеся из-под нежного платья в черно-голубую клетку, выдавали прежнюю Бамбри. Девушка была широка в кости, но сложена на удивление ладно, и точно подогнанное платье прекрасно подчеркивало это. Даже бледное личико Гюнебрет посвежело и похорошело на контрасте с голубой тканью.
— Чудесно, мадам! — восхитилась я. — Все, что вы делаете — самого лучшего качества!
— Мне польстило бы, будь вы в этом точно уверены, — произнесла мадам кисло, и я поняла, что она не может забыть моих сомнений по поводу желтого платья.
— Но вы же сможете доказать, что мои сомнения ошибочны? — я улыбнулась самым добрым образом, и мадам Левелье тоже не смогла сдержать улыбки, а модистки захихикали. — Счет отправьте милорду графу, пожалуйста.
— Это несомненно, — ответила мадам, а ее девушки набросили на плечи Гюнебрет бархатную накидку на стеганом подкладе и принесли маленькую меховую муфту на цепочке, чтобы вешать на шею.
— Тебе самой нравится? — спросила я падчерицу, поворачивая ее к зеркалу.
Она довольно долго разглядывала свое отражение, гладя дрожащими пальцами то платье, то муфту, то касаясь завитых локонов.
— Юной леди надо делать пышную прическу, — сказала мадам Левелье многозначительно, — чтобы скрадывать носик, — она коснулась пальцем своего носа, который был внушительных размеров. А уж прическа мадам могла поспорить пышностью с лисьим хвостом.
Губы у моей падчерицы вдруг задрожали, а глаза наполнились слезами.
— А вот плакать не надо, — поругала я с нарочитой строгостью, вытирая ей щеки. — Слезы портят цвет лица.
Она быстро закивала, так не произнеся ни слова.
— Юная леди очень молчалива, — заметила мадам, самолично укладывая в сундучок тончайшее белье и нижние сорочки.
Украшение юной леди — скромность и молчаливость, — напомнила я.
— Ах, да, — согласилась мадам. — Всего доброго, приезжайте к нам еще, миледи. Вместе со своей милой подопечной. Платья будут направлены вам в конце недели,
— мадам Левелье проводила нас до выхода и придержала двери, выказывая высшую степень почтения.
Потом мы с Гюнебрет посетили лавку башмачника, где приобрели пару изящных дамских зимних сапожек и заказали еще полдюжины башмаков на все случаи жизни. А потом заехали в лавку сладостей и приобрели шоколадные конфеты и прочие вкусности, чтобы сравнить их с теми, что готовила я в лавке Ренна.
— Твои вкуснее, — изрекла Гюнебрет, доедая десятую конфету.
— Согласна, — ответила я, — эти сладости… как бы сказать?., недостаточно изысканные для таких утонченных леди, как мы.
Девушка фыркнула и взяла еще одну конфету.
Мы ехали в открытых санях, закутанные в теплые накидки, с закрытой жаровней в ногах, да еще