Ого, как вы разозлились, — сказал Пепе, ничуть не испугавшись. — И даже правой рукой приласкали… Значит, лечение миледи действует?
Только сейчас Ален понял, что схватил лук правой рукой. Он пошевелил пальцами, и не почувствовал привычной боли.
Она и в самом деле почти прошла после того, как жена сняла с него браслет. По- крайней мере, теперь он спал спокойно до утра. Правда, сны ему снились вовсе не спокойные. В них Бланш тоже сидела на нем верхом, но только лежал он не на животе.
— Да она чудесница, — заметил Пепе. — Королевским докторам надо поучиться у нее искусству лечения.
— Поучиться доброте, — пробормотал Ален.
Все это и правда здорово смахивало на чудеса. На мгновение он суеверно подумал, что встретил ангела или одну из добрых фей, которые прежде повсеместно жили в Британи, если верить сказкам. Но нет, Бланш не была ангелом. Потому что ангела невозможно желать. А он желал эту девушку. Желал страстно, безумно, исступленно. Но и феей она тоже не была, потому что фею невозможно любить. Как невозможно любить ветер, дождь или радугу. А Бланш… Она вызывала любовь одним взглядом. Одним тайным поцелуем. В ней для него воплотился идеал женщины. Слияние духовного и телесного, небесного и земного — это губительное сочетание для простого смертного мужчины.
Ален всегда чувствовал ее рядом, помнил ее улыбку, смех, нежный голос, который иногда мог звучать, как стальной колокольчик. Он очень хотел бы найти в ней недостатки, но не находил. Потому что невинность, наивность и бескорыстие даже во вред себе не могут быть недостатками. Это добродетели.
— Что касается леди Милисент, — снова заговорил Пепе, очевидно, совсем потеряв страх перед своим господином, — не очень-то вы ей обрадовались, когда встретили ее в свите короля.
На это Алан ничего не ответил, хотя слуга явно желал подтверждения своим догадкам. Разве можно признать, что Пепе прав? Это означало признать, что ты настоящий ветреник.
Потому что увидев Милисент несколько дней назад, он ничуть не обрадовался. Напротив, почувствовал раздражение, хотя она была особенно хороша, и льнула к нему, как после долгой разлуки. Скорее всего, он был с ней невежлив, потому что так и кипел после выходки Бланш, когда она поманила его, а потом отказала — подразнив, как голодного пса косточкой. И даже более того, жемчужно-золотая красота Милисент стала казаться ему пустой, а ее болтовня — нелепой, лишенной тепла. Даже улыбка казалась ему фальшивкой. Ведь настоящая улыбка — добрая, нежная, ласковая, была только у нее. У Бланш.
Чертов Пепе вечно замечал то, что хотелось скрыть.
— Господин граф, миледи зовет вас обедать! — провозгласила Барбетта, появившись на пороге.
— Уже иду, — Ален поднялся и указал Пепе на груду арбалетов. — А ты закончишь тут всё.
— Само собой, — проворчал слуга, когда господин удалился. — «Нет, я ничуть не изменился», — проговорил он, подражая голосу де Конмора, — и тут же побежал к ней, стоило лишь позвать.
Спустившись в гостиную, где юная графиня уже порхала вокруг стола, такая прелестная в своем фартуке с оборками, Ален заметил у елки незнакомую леди в голубом платье — изящную и кокетливо одетую. Она поправляла игрушки на ветках.
— У нас гости? — спросил он на ходу.
Леди оглянулась, и ее лицо показалось Алену очень знакомым. Он сделал еще два шага, а потом остановился, как вкопанный.
— Вамбри?.. — спросил он, не веря собственным глазам.
— Гюнебрет! — хором поправили его жена и леди в голубом.
60
Известие, что граф выздоравливает было принято нами — мною и Гюнебрет — с восторгом. Что касается меня, я была на седьмом небе от счастья — и представить не могла, что мое нехитрое лечение принесет свои плоды так скоро!
Единственное, что омрачило мою радость — когда Гюнебрет хотела броситься отцу на шею, чтобы расцеловать его, граф удержал ее на расстоянии.
— Я не выпорол вас, юная леди, но это не значит, что вы прощены. Идете в свое комнату и сидите там, пока я не захочу вас видеть.
Она не посмела ослушаться и удалилась, оглядываясь через каждые два шага. Но отец даже не посмотрел в ее сторону.
— Не стоило обходиться с ней так жестоко, — коротко сказала я.
— Давай поедим спокойно, — отрезал он, снова мрачнее.
Решив сразу не бросаться в бой, я разлила по тарелкам суп и поставила перед ним.
— Теперь главное — разрабатывать руку, — сказала я строго, когда граф по привычке взял ложку левой рукой. — Отныне ложку вы держите в правой.
— Мне грозит остаться голодным, — проворчал он, делая вид, что недоволен.
Но я чувствовала, что ему по душе такая забота.
— Голодным не останетесь, но суп остынет, если будете медлить, — ответила я, протягивая ему на тарелке свежий хлеб. — Возьмите, милорд. Я испекла булочки с тмином, вам понравится.
— Ты кормишь меня так, что я скоро растолстею, — предрек он, забирая ломоть пышного хлеба.
— В этом и состоит моя месть вам, — ответила я ему в тон.
— Месть? — он посмотрел настороженно.
— Да что вы сразу пугаетесь, милорд, — улыбнулась я. — Конечно, я буду мстить — жестоко и упорно. Я буду вкусно кормить вас, и кормить каждый день, пока вы не вспомните о своих обязанностях…
— Обязанностях? О чем ты? — я увидела, как заблестели его глаза, и покраснела, потому что без труда угадала, о чем он подумал.
— Я говорю о ваших обязанностях, которые вы должны выполнить, но которыми пренебрегаете…
— Что я должен сделать? Говори, — он совсем позабыл про еду и теперь пожирал меня взглядом.
Я стойко выдержала его жадный взгляд, хотя голова кружилась от одних только мечтаний.
— Почему вы пренебрегаете своей дочерью, милорд? — спросила я.
Лицо его сразу замкнулось.
— Гюнебрет так хочет вашей любви, а вы держите себя с ней, как с последней служанкой.
— Я люблю ее, — сказал он, разламывая хлеб.
— Почему тогда не скажете ей об этом?
— Она это знает.
— Нет, не знает, — возразила я. — Если вы можете похвастаться, что читаете чужие мысли, то ни я, ни Гюнебрет этому искусству не обучены.
— Что ты предлагаешь? — спросила он.
— Прошу меня простить за самовольство, — сказала я, — но я приказала, чтобы приготовили сани. Мне бы хотелось, чтобы вы с Гюнебрет прокатились сегодня до Ренна и обратно. Свозите ее в лавку к господину Маффино, купите сладостей. А главное — поговорите с ней доверительно, как с дорогим человеком. Чтобы она поняла, что любима. Ваша дочь будет счастлива.
Он смотрел на меня задумчиво, вертя в пальцах правой руки ложку, а потом переспросил:
— Счастлива?
— Она только об этом и мечтает — о вашей любви.
— Хорошо, — он кивнул. — Пусть будет поездка в Ренн…
— Благодарю, милорд!
— …но ты поедешь с нами.
Естественно, спорить с ним не было смысла, хотя мое присутствие казалось мне лишним. Отдав необходимые распоряжения, я была готова к поездке раньше всех. Потом спустилась
