Когда с мытьем было покончено, и я окатила графа прохладной водой, он, ничуть не стесняясь меня, поднялся из ванной. Я еле успела отвернуться, заметив, впрочем, все, что можно заметить у голого мужчины. Щеки мои так и запылали, но я старалась говорить строго:
— Накиньте простынь, господин граф. Если вам нравится разгуливать голышом, то для меня это не то чтобы привычно.
— Прости, — покаялся он. — Можешь смотреть, я прикрылся.
— Вот и хорошо, — я помогла ему вытереться, набросила халат сама и накинула халат на плечи мужа, после чего проводила разомлевшего графа до его комнаты.
Камин хорошо протопили, и в спальне было тепло. Я зажгла свечи и поднесла мужу еще один бокал:
Теперь можете допить вино, а потом ложитесь в постель, на живот, я продолжу лечение.
— С большим удовольствием я сейчас лег бы на спину, — проворчал он.
— Когда вы уже перестанете болтать пошлости? — возмутилась я, укрывая его простыней ниже пояса, после того, как он подчинился и, буквально, рухнул в постель. — Уберем подушку, теперь лягте ровно, руки вытяните вдоль тела, голову положите набок, вот так.
Устроив таким образом мужа, я опять сбросила халат, села на Алена верхом и размяла пальцы.
— Слушай, ты уверена, что мне не надо перевернуться? — граф зашевелился, и мне пришлось шлепнуть его по спине, заставляя лежать смирно.
Я и вылила в ладонь немного ароматического масла и начала растирать руки и плечи графа плавными движениями, объясняя:
— Мой отец долго болел, был прикован к постели. Поэтому я каждый день массировала его, чтобы кровь не застаивалась. Этому меня научил наш семейный доктор, он долгое время практиковал где-то на востоке и знал кучу восточных секретов. Так можно снять боль, вы расслабитесь и уснете.
Я старалась во всю, оглаживая руки графа от кончиков пальцев до плеч, массируя мускулы, разминая воротниковые мышцы.
Работа была нелегкая, с непривычки заболели пальцы. Но еще более нелегким было сидеть верхом на этом мужчине. Хотя на мне и были нижние штанишки — короткие, выше колена, но даже через их ткань и ткань простыни я ощущала твердые мужские ягодицы и чувствовала, как все во мне разгорается от соприкосновения. Хотелось большего, хотелось обнять мужа, прижаться всем телом и застонать от наслаждения…
— Бла-анш! — застонал Ален, и я вздрогнула — так его голос отозвался в моем сердце. — Если ты остановишься, я умру тут же, под тобой.
— Молчите и получайте удовольствие! — приказала я ему, а себе пожелала не терять рассудка.
— Как можно молчать… А-а!..
— Больно?! — испугалась я, немедленно останавливаясь.
— Продолжай! Сделай так еще раз! — начал умолять он.
— Разве можно отказать, когда вы столь мило об этом просите? — засмеялась я, продолжая массировать под лопатками, крепко нажимая большими пальцами.
— Бланш… Если я умру, то знай, что я умер от счастья… — подстанывал он после каждого моего движения.
Я шлепнула его снова и занялась массажем, уже не слушая его стонов, и старательно прогоняя мысли, сводящие с ума.
Особенно усердно я работала с его больной рукой — сначала растирая кожу широкими легкими прикосновениями, потом усилила нажим, потом осторожно начала массировать пальцами. Мышцы были слишком твердыми, словно бы сведенными судорогой, но на боль граф не жаловался, и я понадеялась, что делаю все правильно, и хуже точно не будет.
Наконец Ален начал постанывать реже, потом замолчал, а потом я обнаружила, что он спит. Спит крепко и спокойно, как младенец. Осторожно спустившись с кровати, я укрыла графа одеялом до плеч, бросила в жаровню веточку розмарина, подхватила халат и на цыпочках вышла из комнаты, решив, что заберу вино и душистое масло потом, чтобы не греметь сейчас склянками.
От усердия мне было жарко, рубашка прилипала к спине. Я отерла лоб тыльной стороной ладони, тихонько закрывая двери, и чуть не столкнулась с Вамбри. Она оказалась за моей спиной бесшумно, под стать отцу — бледная, лохматая. В темноте ее можно было принять за привидение.
После того, как мы играли в карты, я думала, что мир, хотя и шаткий, установлен окончательно. Вамбри по-прежнему не заговаривала со мной без крайней необходимости, но с лестниц больше не сталкивала, и вообще, старалась обходить меня стороной — наверное, боялась отца.
— Боже, ты меня напугала, — прошептала я, схватившись за сердце.
Но Вамбри смотрела на меня, с такой ненавистью, что я так и не отняла руку от груди — лишь отступила на шаг, прижавшись спиной к стене.
— Много шлюх приходило в этот дом, — сказала девушка, сжимая кулаки, словно собиралась меня ударить. — Но ты — самая бесстыдная из них!
Я запоздало поняла, что она, должно быть, давно стоит здесь и слушает, как стонет ее отец. Наверняка, она слышала и мой голос, и скрип кровати.
— Гюнебрет! — переполошилась я. — Ты все не так поняла!
Но она только плюнула мне под ноги и убежала в темноту.
56
— Сегодня чувствую себя, как пятнадцатилетний юнец, — сказал Ален, когда утром мы встретились в кухне. — Готов проскакать пятьдесят миль — и даже без коня!
Он был уже в верхней одежде и натягивал перчатки.
Я собиралась жарить гренки к завтраку и взбивала яйца.
— Это благодарность? — спросила я, глядя на него через плечо.
— Да, это она, — ответил Ален, и его обычно суровое лицо смягчилось. — Когда я вижу тебя утром в кухне, в этом фартуке… — он замолчал, продолжая смотреть на меня.
— Чем он вам не нравится? — я отложила вилку и взяла нож, чтобы нарезать хлеб.
— Все нравится, — сказал он глухо. — Мне пора. Я на день уеду в Ренн. Ты хочешь… Масло шипело на сковородке, и я не расслышала вопроса.
— Что вы сказали, милорд?
Он оказался за моей спиной быстро и бесшумно, я наступила ему на ногу, когда сделала полшага назад.
— Ой! — я тут же отшатнулась и потеряла равновесие.
Рука графа обхватила меня вокруг пояса, не давая упасть. Его горячие губы коснулись моего виска, отчего я вздрогнула и выронила нож.
— Ты хочешь что-нибудь, Бланш? — спросил граф. — Вчерашняя ночь стоит подарка. Проси все, что пожелаешь.
— В самом деле — всё? — спросила я.
— Да, — в его голосе мне почудилась настороженность.
— Купите темной патоки, — попросила я. — Хочу испечь сладкий пирог.
Он хмыкнул, но не отпустил меня, а только прижал крепче:
— Куплю патоки, но это не подарок. Чего ты хочешь для себя?
— Для себя, милорд?
Масло уже горело, а мы стояли рядом, и губы графа почти касались моей щеки, повергая меня в такое смятение, что путались мысли.
— Ты единственная осталась без новогоднего подарка. Я тебе должен.
