36

Путь до Конмора был долгим — около трех часов, но не особенно утомительным. Снега выпало много, и дорога была уже накатанной — ровной, как зеркало. Карета, поставленная на полозья, ехала ровно, и в ней было тепло, благодаря переносной жаровне. Четверка коней бежала бодро, не сбиваясь с шага. Время от времени я открывала крохотное окошко, чтобы полюбоваться окрестностями и хоть на время забыть о присутствии графа, который ехал в карете вместе со мной.

Говорить нам было совершенно не о чем, и после двух-трех ничего не значащих фраз повисало долгое молчание. В карете было только одно сидение, и мы с мужем сидели рядом, почти соприкасаясь плечами. Его близость волновала и смущала меня, сколько бы я не напоминала себе, что мужчина рядом со мной — муж лишь на год, без обязательств.

— Я оповестил о нашем приезде, — сказал граф, в очередной раз нарушив молчание,

— но велел не устраивать праздничной встречи. Ты ведь не возражаешь?

— Нет, милорд, — ответила я коротко. — К чему ненужные церемонии, если через год приедет настоящая хозяйка?

— Но никто не должен знать об этом, — напомнил он.

— Не волнуйтесь, у меня хорошая память, милорд.

— И еще, Бланш…

— Слушаю вас?

— Раз уж теперь мы муж и жена, я разрешаю тебе называть меня по имени.

Называть его по имени? Я глубоко вздохнула, стараясь не поддаться безумию, а называть его по имени было настоящим безумием. Ален… имя совершенно ему не подходило. Оно звучало, как вздох, как стон после поцелуя… Вспомнив о поцелуях, я покраснела — благо, что в карете было полутемно.

— Боюсь, что не смогу выполнить вашу просьбу, — сказала я.

— Почему же? Мне бы этого хотелось.

Де Конмор произнес эти слова приглушенным голосом, от которого у меня предательски задрожало сердце.

— Не все в этом мире происходит согласно вашим желаниям.

Мы опять замолчали.

Волнение и усталость после бессонной ночи, а больше всего — мерное покачивание кареты, убаюкивали. Вскоре я поймала себя на том, что роняю голову в полусне. Несколько раз я просыпалась, падая на плечо графу, бормотала извинения, но бороться со сном не было никакой возможности. Когда я, пробудившись в пятый или десятый раз, открыла глаза, то с ужасом обнаружила, что лежу у графа на коленях, удобно устроившись щекой на его ладони. Светильник погас, и теперь в карете было темно, только через щель неплотно прикрытого окошка тонкой полосой лился солнечный свет. Граф не шевелился, и я, понадеявшись, что он тоже спит, начала тихонько подниматься. Это мне не удалось, потому что крепкая рука обняла меня и притиснула к широкой, твердой груди.

— Куда убегаешь? — прошептал де Конмор.

Шептаться не было нужды, но именно его тихий голос создал таинственную, интимную и притягательную ауру.

— Убегать мне некуда, — ответила я тихо, чувствуя себя на его груди так же покойно, как в собственной постели. — Отпустили бы вы меня, милорд. Я и так уже злоупотребила вами, заняв ваши колени.

— Но ведь выспалась? — спросил он, не торопясь меня отпускать.

— И очень сладко, — заверила я его, посчитав, что вырываться из объятий собственного мужа было бы глупо. — А вы отдохнули?

— И очень сладко, — передразнил он меня и опустил руку.

Я села прямо, поправляя капюшон и сбившуюся накидку.

Карета повернула и остановилась, а в дверцу снаружи стукнули:

— Прибыли, милорд! — раздался голос рыжего Пепе.

Граф пнул дверцу, открывая ее, и я зажмурилась от ослепительного солнечного света, ударившего в лицо.

— Помоги выйти госпоже графине, — велел де Конмор и вышел из кареты, не дожидаясь, пока Пепе опустит подножку.

— Добро пожаловать, миледи, — степенно произнес слуга, помогая мне выбраться.

Я огляделась, щурясь на солнце. Замок Конмор оказался грандиозным сооружением, прилепившимся одной стороной к отвесной скале, а второй стороной нависая над обрывом. Так строили замки лет двести назад — заботясь не о красоте, а о боеспособности. Но старинные донжоны были украшены изящными карнизами, а вместо рва был разбит сад. Виднелась даже каменная беседка, на вершине которой была какая-то скульптура, засыпанная снегом, издали похожая на горбатого гнома. Квадратный искусственный пруд не замерз даже несмотря на холода, и от воды белыми завитками поднимался пар.

Пройдя следом за графом и Пепе в арочные ворота и поднявшись по высокому крыльцу, справа и слева от которого стояли статуи, я оказалась в прихожей замка. Потолок здесь был таким низким, что графу пришлось наклонить голову, чтобы не стукаться об него макушкой.

— Там кухня и комнаты прислуги, — указал де Конмор направо, — налево — зал, я переделал его под гостиную. Замок древний, в нем все не так, как сейчас принято устраивать в домах, но мы привыкли.

Привыкли! Надо думать! Я с ужасом осматривала черные от копоти стены и хлопья сажи, живописно свисающие с потолочных балок. Пол покрывал сухой тростник — несвежий, сквозь него проглядывали каменные плиты пола. Тут же лежали собаки — огромные волкодавы и кривоногие таксы, которые при виде хозяина вскочили с довольным лаем, готовые броситься навстречу, но повинуясь короткому приказу послушно уселись, энергично ударяя хвостами. Камин топили торфом, и едкие клубы дыма, буквально, затыкали легкие. Я старалась дышать ртом, но это мало помогало.

— Поднимемся на второй этаж, — предложил граф, — нас ждут там.

В этом доме не было принято разуваться при входе — я пошла следом за графом, который и не подумал снять грязные сапоги.

Мы поднялись по винтовой лестнице и оказались на втором этаже. Здесь обстановка была не лучше — та же сажа, тот же тростник на полу, только топили не торфом, а деревом.

Низкие каменные своды производили гнетущее впечатление, но как нельзя лучше подходили своему хозяину — граф смотрелся здесь столь же уместно, как тролль в своей норе. Не хватало только матушки-тролльчихи и кучи черных косматых тролльчат.

В комнате, куда муж провел меня, было полутемно — ставни на окнах оказались закрытыми, несмотря на то, что снаружи сияло солнце. Я не сразу разглядела полную дородную женщину, которая поспешила нам навстречу, зато услышала ее голос — заискивающий, тихий:

— С благополучным возвращением, милорд. Добро пожаловать, миледи.

— Это госпожа Барбетта, — представил ее граф. — Она тут по хозяйству… объяснит тебе, что к чему. Барбетта, расскажешь моей жене обо всем и покажешь замок.

— Слушаюсь, милорд, — она поклонилась.

— Небеса святые! — раздался пронзительный голосок