— Поехали, пожалуйста, — дрожащим голосом попросила девушка. — Мы уже ничего там не сделаем.
Очень хотелось сказать, что это не так, ведь у них есть пистолет, да и неизвестно что именно там произошло. Очень хотелось показать, что он герой — каждый мальчик, играя в детстве, представляет себя именно в этой роли. Хотелось выйти из машины, пойти туда, и минуты ожидания для женщин будут тянуться долго и тягостно, но потом он обязательно вернётся и расскажет, что там случилось, может ещё и обрывки этой самой верёвки, — которая конечно совсем не верёвка — принесёт.
Но вернётся ли он, и дождутся ли его пассажирки машины? Страшно не вернуться. Страшно остаться там, в прогале между двумя девятиэтажками, но многократно страшнее вернувшись, обнаружить своих женщин мёртвыми.
Содрогнувшись, Максим поймал на себе взгляд Кати — глаза большие, чёрные, кажется, она думала о том же самом. Заведя двигатель, он тронулся, глядя по сторонам ещё внимательнее, чем до этого, стараясь не смотреть в ту сторону, куда улетела верёвка.
— Идут, идут! — мальчишка, объявивший утром о смерти так и оставшейся безымянной бабульки, принёс новую весть.
Слетев по лестнице, прыгая через три ступеньки, он пронёсся через холл, стуча каблуками по истёртому тысячами ног паркету, обогнул валяющийся на боку стул с высокой резной спинкой, подбежал к обернувшимся взрослым. Махнул рукой куда-то за спину, повторно выкрикнул донесение:
— Они идут!
— Кто куда идёт? — Елена Витальевна, крашенная блондинка, сухощавая, со слегка поблёкшим за прошедшие сутки лоском, недовольно поджала губы. Недавно она услышала своё прозвище: Истеричка, и оно её мягко говоря, бесило, оттого любые новые события воспринимались в первую очередь негативно. — Ребёнок, ты можешь говорить конкретнее?
— Дедушка, который ушёл утром в магазин за едой! Они на машинах приехали и сейчас сюда несут много пакетов!
— О! — упоминание о вернувшейся группе, прервало неспешно текущий разговор, люди поспешили к главному входу, лишь Елена Витальевна не двинулась с места.
Поджав губы, она смотрела вслед уходящим, на душе клокотала ярость. Как эти плебеи смеют прерывать разговор на полуслове?! Всё время, что группа старика отсутствовала, женщина вела работу. Да, утром её потеснили, да Василий Степанович непонятным образом был признан старшим в их небольшом коллективе, но прошедшее голосование она уже в момент его проведения признала незаконным. Она — депутат городской думы, можно сказать, официальный представитель власти, и какие вообще голосования при таком раскладе могут быть?! Оттого, женщина всё утро трудилась без передыха. Ходила по коридорам, там и сям встревала в разговоры, подходила к стоящим отдельно и кучками людям, говорила ободряющие слова, успокаивала, выслушивала накопившееся на душе совершенно посторонних людей и обязательно находила утешение. И конечно улыбалась, улыбалась, улыбалась… Возможно, у другого человека уже давно бы свело скулы, возможно, они бы намертво заклинили в каком-нибудь кривом положении, но Елена Витальевна не первый год была у власти. Её умению улыбаться, могли позавидовать даже американцы.
— Та-а-ак… — негромко пробормотала она, и наконец неторопливым шагом двинулась следом за убежавшими людьми.
Василий Степанович вернулся. Вообще-то, новость отличная, значит опасность города оказалась сильно преувеличенной, как говорится, у страха глаза велики, хотя очень жаль, что вернулся старик так быстро. Ещё бы час или два — она бы успела обойти всех собравшихся в музее, ну да ничего, всё ещё впереди. Утреннее поведение, свою несдержанность, она прокляла уже не один десяток раз, теперь надо восстанавливать собственное доброе имя, а там и смещать старого самозванца.
На крыльцо, она разумеется не вышла. Да, там сейчас суетилось почти два десятка человек и с виду всё было спокойно, но к чему рисковать собственно безопасностью? Кроме того, выйдя из здания, она наверняка была бы вынуждена помогать таскать пакеты с «покупками». И зачем, если есть столько добровольцев? Кстати, касательно покупок. Интересно, как можно расценить сегодняшний поход в магазин? Хищение ведь, никак иначе. Военное положение объявлено не было, каких-либо инструкций от власти не поступало, а значит, старик с сегодняшнего дня — обычный воришка. Глупо, но с точки зрения закона это именно так. Конечно, учитывая обстоятельства, суд его оправдает, но даже это произойдёт далеко не сразу.
Она усмехнулась.
Туман как пришёл, так и уйдёт, чудных животных изловят и вернут туда, откуда они выбрались, виновных в происходящем быстро найдут или назначат, после чего прилюдно накажут, пенсионер получит очередную пенсию и отправится в магазин за хлебушком и кефирчиком, а она в свете пережитого выбьет оплачиваемый отпуск и поедет залечивать потрёпанные нервы куда-нибудь на тёплое побережье — например на Мальдивы. Всё вернётся в прежнее русло. Она вновь станет депутатом, а старик станет вором. Жизнь — смешная штука.
Нечто за окном привлекло её внимание: несколько секунд она стояла с окаменевшим лицом, не в силах поверить своим глазам, а затем с коротким воплем бросилась к выходу из музея.
Ванёк проводил убежавшую Кристину взглядом и отставив гитару вздохнул. Девчонка ему понравилась, и, надо быть честным перед собой, — понравилась очень сильно. Чем? Да кто-ж его знает, чем эти хитрые девушки цепляют парней. Разумом он конечно понимал, что скорее всего в его повышенном интересе виновна ситуация, в которой они все оказались, и возможно в обычной жизни, в вечернем парке, Кристина была бы самой обычной, одной из многих, не более. Да, очень даже симпатичной, стройной и очаровательной, но обычной. И ещё, на удивление умной и эрудированной, весёлой и…
Вздохнув, он поднялся, размял левую руку — отчего-то неметь начала, и вышел вслед за девушкой.
Пожар произошёл уже давно, и давно же был потушен, но до того, пламя успело вволю порезвиться и погулять на обретённой территории, слизывая со стен обои, поглощая деревянные полы, мебель и личные вещи, окрашивая чёрной копотью потолок. Входная дверь должно быть в момент возгорания оказалась открыта, потому что следов её взлома видно не было, но и её, стальную, огонь не пощадил — высоким жаром выгнул в середине дверного полотна, а нежный серо-голубой окрас со стороны подъезда потемнел и оброс отслоившимися чешуйками, приобретя рисунок крокодиловой кожи.
Максим лишь заглянул за порог, увидев во что превратилась прихожая и ближайшая комната, не стал даже заходить.
— Соболезную, — в голосе соседа, вышедшего на лестничную площадку, не было никаких интонаций. Так мог бы соболезновать тостер или кофеварка.
— Да… — Максим пошёл к выходу из подъезда, опомнившись, оглянулся, — спасибо, что вышли… что сказали…
Не ответив, мужчина махнул рукой и вернулся в свою квартиру. Щёлкнул замок, лязгнул засов.
В
