Ул, Макс и Родион не теряли времени даром – осматривали арбалеты, готовили нежданчики для шныровского боя, вроде горсти утяжеляющегося песка, которая, если бросить ее, на малом расстоянии выкашивает не хуже картечи.
Кавалерия с подозрением косилась на девицу Штопочку. Та невинно водила ногтем по кнутовищу перепоясывающего ее бича. И чем тише вела себя Штопочка, чем мечтательнее, прозрачнее, романтичнее был ее обращенный в окно взгляд, тем сильнее Кавалерия подозревала, что где-то в карманах ее телогрейки чисто случайно завалялась парочка атакующих закладок.
– Ну-ка, милая, выложи все, что у тебя есть! Это не просьба, а приказ! – велела Кавалерия.
Штопочка покосилась на нее, усмехнулась и начала выкладывать. Коря и Никита смотрели. На соседнем со Штопочкой сиденье возникал аккуратный ряд предметов:
Шнеппер.
Пнуфы.
Кастет.
Нож с Т-образной ручкой.
Десантный нож.
– Еще! Здесь не все! – приказала Кавалерия.
Штопочка вздохнула, и на свет появилась пробирка медицинская, в которой находились: а) вода; б) желтая ягода; в) лист с прожилками; г) немного песка; д) рабочий муравей, который не очень понимал, куда ему ползти, и вертелся на месте. Все упомянутые объекты были тщательно отделены друг от друга кусочками губки так, что каждый находился в изолированном отсеке.
Кавалерия закрыла себе глаза ладонью.
– Я брежу. И это было с тобой в самолете?! – спросила она.
– А что, сильно рванет? – спросил Коря. – Сильнее, чем граната?
– Да нет, какая там граната! – невинно сказала Кавалерия. – Думаю, желтая ягода взорвется примерно как детская хлопушка.
На лице у Кори появилось легкое презрение. Он как бывший военный видел вещи и посильнее.
– Да… – продолжала Кавалерия хладнокровно. – Не сильнее хлопушки. Но этого будет достаточно, чтобы нарушить целостность губки, не правда ли? И тогда ягода коснется воды. Вода усилит взрыв в десять раз. Лист с прожилками усилит взрыв еще в десять раз. Дальше – или даже раньше! – пробирка разрушится, и дело дойдет до песка. А песок – он неоднороден, не так ли? Там много разных горных пород. И все они изначально находились в разных местах двушки, верно? Это усилит взрыв еще примерно в десять тысяч раз. И мы еще не учли муравья. О нем я даже говорить боюсь…
– Опс! – с уважением сказал Коря. – Хорошая вещь! На сотню танков хватит. Только как это бросать? Сам же из-под взрыва не уйдешь!
– А нам не надо уходить… Мы шныры! У нас вся надежда на благожелательный к нам авось! Авось не уроню! Авось вода под губку не подтечет! Авось стекло не треснет, когда я всю эту дрянь буду ночью у себя в комнате мутить! – сердито сказала Кавалерия.
С этими словами она сунула пробирку в карман, а кастет, перстень, ножи и пнуфы вернула Штопочке. Та если и огорчилась, то не особенно сильно. Только хмыкнула и плечами пожала.
– Одолжи мне ножик консервы открыть… – попросила ее Рина.
– На! – Штопочка сунула ей один из своих ножей.
Задержав нож в руке, Рина хихикнула.
– Чего ты? – спросила Штопочка.
– Да так! – отозвалась Рина. – Меня сегодня целый день преследует мысль, что «на» во фразах «на тебе хлеб!» или «на нож!» – это никакой не предлог, а древний побудительный глагол со значением «возьми». И что древние формы этого глагола – «на», «наю», «нама».
– А-а-а-а… – озадаченно протянула Штопочка. – Ну да, понятно!
Автобус с отдышкой сполз с трассы и остановился.
– Приехали! Выгружайтесь, а я назад! Попытаюсь их запутать, авось за мной увяжутся – время потеряют! – крикнул водитель.
Рина вылезла из автобуса вслед за Сашкой. Вокруг нее носился засидевшийся Гавр. Родион, Макс и Ул разбирали оружие. Долбушин вышел и остановился возле Рины, глядя в сторону и подчеркнуто ее не замечая. Ему хотелось поговорить с ней наедине, но возможности не представлялось.
Неподалеку от них к сосне прислонили Боброка. Это была сосна на выгнутых корнях, похожая на женщину, которая, приподняв длинную юбку, вброд переходит через ручей. И другие сосны были здесь такие же – изогнутые, кривые. Совсем непохожие на те деревья, что встречались им в других местах. Легко можно было представить, как ночью, неторопливо переставляя корни, сосны ползут по земле мелкими шагами. Вдали угадывалось нечто стальное, неподвижное, сливающееся с небом.
– Байкал, – сказал Рома.
Даня подошел и, точно пега по боку, потрепал ближайшее дерево по красноватой коре.
– Однозначно, господа, это сосны! Но на ивы немного смахивают. Вроде бы кто-то собрался нарисовать иву, но передумал и изобразил сосну… – заметил он.
Оказавшись в лесу, бывший берсерк Рома преобразился. Он то и дело отделялся от остальной группы и нырял в чащу. При малейшем подозрении падал на живот и полз, не обращая внимания, как выглядит со стороны. Видно, придерживался того мнения, что лучше десять раз показаться идиотом, чем один раз трупом.
– А по тропинке нельзя идти? – капризно спросила Лара.
Сама она плыла как белый лебедь. И единственной ее тревогой было – кому вручить свой арбалет, чтобы самой его не тащить. Рома, появившись как из-под земли, ручищей пригнул Ларе шею, чтобы ее голова не торчала выше кустов:
– Место нехорошее… Насыпь, склон и внезапный поворот тропинки… Посади тут пару стрелков – они весь наш отряд перещелкают. – И, прервавшись на полуслове, Рома врезался в кустарник. Появился он минуту спустя слегка разочарованный. Засады не было.
Рина с Сашкой шли между соснами, обмениваясь красноречивыми взглядами. Почти все здешние сосны были не только искривлены, но и имели заметный уклон – причем в ту сторону, в которую они сейчас двигались. Все это напоминало двушку. Там тоже сосны клонились, словно указывая дорогу. А искривлены были те из них, что находились на краях двушки ближе к болоту.
– Видела? – шепнул Сашка. – А эти и кренятся, и искривлены… Вроде как в одном месте и болото, и двушка!
Полчаса спустя Боброк остановился. До этого он шел, поддерживаемый Корей и Никитой, что позволяло ему не отставать от других.
– Мы почти на месте! – сказал он, ладонью вытирая пот с красного лица. – А дальше, если хотите жить, делайте только то, что я говорю. Если я говорю «Замерли!» – вы замираете, если говорю «Лечь в лужу и пускать пузыри!» – ложитесь в лужу и пускаете пузыри. Причем быстро и без вопросов!
Одна мысль, что ему в костюме придется ложиться в лужу, вызвала у Влада Ганича кучу эмоций.
– А если я не лягу? – спросил он.
– То я тебя застрелю и ты
