Как только чай вскипел, оба садятся за стол; молча приступают к чаепитию. Астрид наблюдала за Иккингом, что ел булки и конфеты похлеще Густава. Её это смешило, но почему-то в то же время расстраивало. Возможно, потому, что к сладкому парня тянуло особенно сильно только тогда, когда у него был сильный стресс.

Такое уже было. Когда Иккинг был почти на грани нервного срыва, и ел всё, что попадалось из сладкого, под руку.

— Иккинг, это уже шестая шоколадка… — боязно бормочет Астрид, глядя на друга. Напротив него лежало пять пустых обёрток из-под Милки, причём больших. И все он съел сам, ни с кем не поделившись. Он лишь вскидывает недоумённо бровью на взгляд подружки.

— И? Хочу если так.

— Всё в порядке? Ты какой-то очень нервный.

— Поругался с отцом. Дядя со мной не разговаривает. Поставили незачёт по физкультуре в четверти, — начал перечислять парень, — Получил три по контрольной по алгебре, которую теперь чёрт исправишь… Я в полной заднице, Ас.

И вот, снова всё повторяется. Как говорится, всё новое — хорошо забытое старое.

— Ты смотри, уже пятнадцатая конфета, — говорит словно невзначай Астрид Иккингу. Тот молчит на это; ему всё равно.

— Не слипнется, не переживай, — отвечает через пару мгновений парень, хмыкая. Глаза его странно блеснули в этот момент.

— Снова нервничаешь…

— Не прекращал.

— Почему? — лишь задаёт вопрос девушка. Они оба знают, почему нервничают. Иккинг проводит кончиком языка по своим передним зубам.

— Ну, трудно сказать. Я уже давно нервничаю сам по себе, сама знаешь.

Повисла странная тишина. Астрид нарочно молчит. Она видит, что Иккинг собирается с мыслями, хочет рассказать ей то, что его гложет. Она слишком хорошо его знает, слишком хорошо… Он глубоко вздыхает, потирает ладонями глаза, оставляет их на лице, словно играет в прятки, создав себе укрытие.

— Ты знаешь, что нравишься мне. Я знаю, что нравлюсь тебе. И при этом мы друзья. Вот что нервирует. Когда знаешь правду, но, сука, не можешь ничего сказать, — говорит хрипло Иккинг, — Потому что нам, блин, пятнадцать лет. И взрослые не могут не понять, что наши чувства, чёрт возьми, глубоки. Смиряешься, стыдишься этого. Не будь я таким слабаком, сказал бы всё ещё тогда, когда был с тобой на прогулке и мы были встретили этого стрёмного мужика из Лидла. Сколько времени уже прошло? Два года, три? Вроде и помню, а вроде и нет. Единственное, что я помню чётко, это свои чувства к тебе. Даже будучи с Хедер, я помнил, — Астрид видит, как Иккинг кусает свои губы, немного скалит зубы, — Такое ощущение, что Хедер я не любил вовсе. Так, баловался. По тупости. Добаловался… В итоге вот где я. Сижу напротив подруги, которую люблю уже хрен знает сколько и пытаюсь оправдать свою неуверенность жалкими словечками!

Астрид всё ещё молчит, пропускает через себя сказанное. Горло предательски запершило, глаза слегка заслезились.

— Как бы там не было, я всё тот же слабак, — Иккинг убирает ладони с лица, показывает свои красные глаза, при этом старательно отводит взгляд в сторону, — Вроде и знаю, что взаимно, но всё равно страдаю. Боюсь, что тебя отобьют? Или что я всё же останусь у тебя в друзьях? Устал… Я всё пойму, Астрид. Я справлюсь. Я вылечусь от этой хрени и всё станет как прежде. Когда-нибудь.

Замолк, поник головой. А настрой был такой хороший… Астрид кладёт свою ладошку на его ладонь. Смотрит на неё исподлобья несколько испугано, потеряно.

Она ничего не говорит, но в глазах её он видит поддержку, ответы на все свои вопросы.

Да, вновь запахло переменами… Жизнь словно начинается заново.

========== End of the Depression ==========

***

… Ты просто верь в меня, верь в меня, иначе невидимки больше не станет…

С того разговора Астрид и Иккинг не виделись почти неделю. Так вышло, что Хэддоку пришлось уехать в столицу с отцом, навестить болеющего дядю. Девушку он предупредил, обещал звонить каждый день… Но так вышло, что связь была крайне ужасна. В итоге Иккинг был отрезан от городка совсем, как и от подруги.

Дни тянулись бесконечно долго, голова ходила кругом. Эти небоскрёбы и огни машин ослепляли подростка, бездумно бродящего по огромному мегаполису в поисках чего-то. Его задевают люди, но ему всё равно, идёт дальше по тротуару, оглядываясь по сторонам.

Гаптофобия испарилась. Бессонница успешно излечена. Осталось только изничтожить лёгкую грусть и скрывающуюся за ней депрессию.

На телефон звонит обеспокоенный отец. На часах одиннадцать ночи, а Иккинг ещё находится в центре города: сидит на скамейке в парке с упаковкой кофе, вертит её в руках.

— Ты где?! Ты должен уже быть в отеле!

— В центре. Скоро буду, — Икк быстро отключается, не слушая дальше гневную речь отца. Опять глядит на тёмную упаковку в ладонях, сверкающую при свете фонарей.

Они приняли решение дать себе время всё тщательно обдумать. Вроде и всё ясно, но… Так будет лучше. И тут Иккинг уезжает, он не в состоянии даже написать Астрид смс в социальных сетях. Прямо как назло.

Идёт четвёртый день поездки. Ожидание для Иккинга становится невыносимым до боли. Мозг плавится от одной лишь мысли, что вот он наконец увидит Астрид… Спешит выйти на балкон номера и посмотреть куда-то в сторону бесконечных холмов. Там, за сотни километров, его ждёт она. Мучается ли? Плачет ли? Он этого не знает. Но Иккинг знает точно — она скучает, как и он. И когда они свидятся, то уже вряд ли уже всё будет как прежде.

На обеде Стоик заявляет, что в городе придётся задержаться. Ещё на неделю. Для Иккинга это было ударом. Нет, боже, нет, пожалуйста…

— Зачем? — лишь спрашивает Иккинг, скрывая в своих глазах гнев и обиду.

— Надо, Иккинг, — грузно отвечает Стоик, — Только не пытайся-

— Я домой хочу, пап! Я уже задолбался здесь ни хера не делать! Я гнию здесь!

— Хватит ныть. Как маленький, ей богу, — закатывает глаза мужчина, — Потерпишь, ничего. Раз ты такой неугомонный, можешь гулять хоть до утра, если тебе так будет легче.

— Спасибо, папочка, я так тебя люблю, — цыдит желчно парень, вставая со стола.

Вечером Иккинг опять пошёл в центр мегаполиса. Уже восьмой раз за неделю он заходит в огромную кофейню и покупает там две кружечки латте с шоколадом — одну себе, а другую Астрид. Так Иккинг чувствует себя лучше: создаётся ощущение, что она словно сидит рядышком; невидимка, что всё же видна его взору. Опять хочет увидеть её. Нет, это просто