Собор Святого Аполлинария, названный так по имени одного из первых и наиболее прославленных епископов арианской веры, стал самой большой арианской церковью в мире. Насколько я знаю, он и по сей день является таковым. Собор этот также обладает одной замечательной особенностью, которой я нигде больше в христианских храмах не встречал. На стенах огромного зала с двадцатью четырьмя колоннами висят прекрасные мозаичные панели, украшенные светящимися фигурами на темно-синем фоне. На правой стене, там, где творят молитвы мужчины, расположены мозаичные фигуры Христа, апостолов и других святых – словом, всех обычных библейских персонажей-мужчин. А вот на панели, находящейся напротив, в том крыле, где во время богослужений стоят женщины, представлены женские фигуры: Дева Мария, Магдалина и другие из числа тех, кто упомянут в Библии. Я не знаю ни одной другой христианской церкви, в которой с таким уважением отнеслись бы к женщинам.
И еще одна особенность: все работы, которые проводились в Равенне, поражали своей сложностью, размахом и стремлением сделать город по-настоящему пригодным для жизни. Взять хотя бы осушение ядовитых, вонючих, кишащих паразитами болот. Тысячи людей и сотни быков вспахивали их и прокладывали борозды с высокими отвалами – вода уносила пену в только что прорытые, а потому глубокие канавы, затем в еще более глубокие рвы, а оттуда – в обложенные камнем и тем уникальным материалом из вулканического песка постоянные каналы, по которым она в конечном счете попадала на морское побережье. Это была работа длительная, рассчитанная, возможно, на десяток лет. Но даже когда я впервые увидел драги в работе, многие уличные каналы в Равенне уже несли воду почти такую же чистую и лишенную всякого запаха, какой она поступала по трубопроводу в дома и в фонтаны.
Моим проводником по городу, который и показал мне все это, стал молодой Боэций, magister officiorum. В число его обязанностей входил также подбор специалистов – архитекторов, художников, скульпторов; иногда их приходилось привозить издалека.
– А это, – гордо сказал он, показывая на еще одно грандиозное строящееся сооружение, – будет мавзолей Теодориха. Да подарит Фортуна нашему королю еще много лет, прежде чем мавзолей ему понадобится.
Я с интересом разглядывал крепкое, прочное сооружение из множества мраморных блоков. Снаружи мавзолей насчитывал два этажа и десять граней, но внутреннее помещение имело сферическую форму и должно было увенчаться куполом.
– Однако это будет не совсем обычный купол, – пояснил Боэций. – Один массивный кусок мрамора, которому скульпторы придадут округлую форму. Вон он лежит. Этот огромный монолит доставили сюда из каменоломен Истрии – ох и пришлось с ним повозиться, – и, полагаю, если бы эту глыбу можно было взвесить, ее вес составил бы, наверное, шесть сотен либров.
– Теодориху будет довольно уютно спать под ним, – заметил я. – Во всяком случае, у него наверняка будет там достаточно места, чтобы как следует вытянуться и свободно ворочаться во время сна.
– Eheu, этот мавзолей предназначен не для одного только Теодориха, – сказал Боэций довольно печально. – Он также станет местом упокоения для всех его потомков. Да, кстати, королева Аудофледа только что родила первенца. Ты слышал? Да, представь, снова дочь. Пока королева не произведет на свет сына, у Теодориха будут потомки только по женской линии.
Однако, казалось, это пока не слишком беспокоило Теодориха. Он пребывал в прекрасном настроении, когда мы вместе обедали и я подробно рассказывал королю о своих недавних путешествиях.
– Ты опять отправишься в Рим, Торн? Вот и прекрасно, в таком случае ты сможешь доставить туда мой наказ. Да, кстати, ты знаешь? Я уже и сам посетил Рим в твое отсутствие.
Да, Боэций рассказал мне об этом. Теодориха встретили там, как и подобает императору, устроили церемонию триумфа и не поскупились на расходы – гонки на колесницах в цирке, поединки гладиаторов в Колизее, постановки в Theatrum Marcelli, пиры и торжественные приемы во всех самых лучших домах. Теодориха также пригласили выступить в сенате, причем его речь заставила всех сенаторов встать и рукоплескать королю.
– Однако самое главное, – вздохнул Теодорих, – я своими глазами увидел постепенное разрушение великого города, по поводу которого ты так сокрушался. Я приказал, чтобы приняли все возможные меры, дабы прекратить надругательство над художественными и архитектурными шедеврами. И с этой целью я собираюсь выплачивать Риму ежегодно ссуду в две сотни золотых либров только на то, чтобы проводить реставрацию и сохранять в первозданном виде все строения, памятники, монументы и тому подобное.
– Я восхищаюсь тобой, – сказал я. – Но может ли казна позволить себе такую благотворительность?
– Ну, бережливый comes Кассиодор сперва немного поворчал. Но затем придумал увеличить пошлину на ввоз вин. Так что деньги будут.
– Тогда я восхищаюсь и им тоже. Но ты упомянул о каком-то поручении. Что именно мне нужно сделать?
– Видишь ли, я должен исправить собственную оплошность. Когда я произносил речь в сенате, то забыл упомянуть о городских статуях. Как ты знаешь, от них уже тоже вовсю начали отбивать куски. Поэтому я хочу быть уверен, что на те деньги, которые я посылаю в Рим, их тоже отремонтируют. Квестор Кассиодор Филиус подготовил соответствующий документ. Возьми его у Кассиодора, Торн, и проследи, чтобы его зачитали в сенате, напечатали в «Ежедневных новостях» и огласили на улицах.
Когда я отыскал молодого Кассиодора, тот улыбнулся и предложил:
– Может, ты захочешь прочесть документ, прежде чем я скреплю его печатью? – И развернул сверток папируса на столе.
– Какой из этих листов королевский указ, который я должен отвезти? – спросил я, быстро перелистав всю пачку.
– В каком смысле? – Он выглядел удивленным. – Ну, это все и есть документ.
– Вся эта пачка? Это что – приказ Теодориха прекратить разрушать Рим?
– Да, разумеется. – Юноша выглядел сбитым с толку. – Разве ты не за этим сюда пришел?
– Мой добрый Кассиодор, – сказал я, – мне требуется всего лишь письменное подтверждение королевского приказа. Все, что мне надо сделать на самом деле, – это приехать в Рим и сказать два слова: «Прекратите это». Лишь два слова!
– Да? – Теперь вид у Кассиодора был слегка обиженный. – Там именно об этом и сказано. Прочти.
– Прочесть все? Да я с трудом могу
