Из-за внезапно объявленного перемирия далеко не все из оставшихся в городе легионеров были мертвы или искалечены, и мы взяли в плен примерно около трех тысяч человек. Хотя они и были по вполне понятной причине обижены на Одоакра за то, что тот бросил их на верную смерть, – наверняка многие из них предпочли бы плену достойную гибель в бою, – никто из них тем не менее не последовал примеру Туфы и не попросился к нам на службу. Теодорих, естественно, не позволил бы им оставить при себе оружие и свободно уйти, даже при условии fides data[345]. Но, памятуя о том, что эти люди, подобно остальным римским легионерам, возможно, когда-нибудь станут его подданными, Теодорих приказал отнестись к ним с уважением: обращаться с пленными учтиво и щедро кормить. Это наложило дополнительное бремя на наших и без того утомленных воинов, которые уже занимались разнообразной рутинной работой: разбивали лагерь, помогали раненым, хоронили убитых и приводили улицы города в порядок. Работы было так много, что лично меня совершенно не удивляет, что никого из наших генералов не встревожило отсутствие известий от Фридериха и Туфы.
Лишь Теодорих заметил это и проворчал:
– За четыре дня они не прислали ни одного гонца. Неужели этот молодой самоуверенный павлин собирается держать меня в неведении только потому, что вырвался из-под надзора старших и решил поиграть в самостоятельность?
Я ответил:
– Не могу поверить, что этот парень способен не подчиниться приказу. Но вполне может быть, что наш юнец надеется совершить какой-нибудь выдающийся подвиг.
– Я предпочитаю не зависеть от его капризов, – проворчал Теодорих. – Отправь гонцов на запад и юг, чтобы они отыскали Фридериха и немедленно доставили сюда.
Однако прежде, чем я успел выполнить приказ короля, с юга к нам все-таки прибыл гонец. Он притащился на взмыленной лошади, остановился у шатра со штандартом Теодориха и чуть не упал от усталости, когда спешивался. Однако этот гонец не принадлежал к тем десяти turma, которые отправились с Фридерихом. Гонец прибыл из центурии, которую Теодорих отправил из Конкордии следить за Виа Эмилиа.
– Наилучшие пожелания от центуриона Бруньо, король Теодорих, – выдохнул он. – Ты просил сообщить о том, куда Одоакр отправил гонцов, в Равенну или Рим. Я прибыл доложить, что он вообще никого не отправлял. Более того, Одоакр сам движется в Равенну – быстрым маршем – со своим генералом Туфой во главе того, что весьма напоминает полноценную армию. Мало того, они тащат за своими лошадьми наших закованных в кандалы пленных.
– Одоакр и Туфа? – произнес Теодорих сквозь стиснутые зубы. – А кого же из наших людей они взяли в плен?
– Ну, я видел короля Фридериха и две или три сотни его ругиев, все они в крови. Центурион Бруньо догадался, что ты, должно быть, потерпел здесь серьезное поражение, потеряв очень много…
– Помолчи! – рявкнул Теодорих, побелев от ярости. – Мне нанесли ужасное оскорбление! Не говоря уж о том, что обманули самым подлым образом. Доложи, что вы увидели и что сделали.
– Jawaíla! – Гонец резко выпрямился и сказал: – Колонны Одоакра появились с запада от Бононии и быстро проследовали через этот город на юго-запад. Ты не отдал никаких приказов на этот случай, но центурион Бруньо решил напасть на них с теми людьми, которые у него были. Он надеялся нанести врагу хоть какой-то ущерб, хотя и знал, что нападение на войска Одоакра повлечет за собой смерть или плен. Только потому, что он приказал, я повернул и поскакал к тебе с этим известием. Лучше бы я остался и…
– Разумеется, разумеется. Что-нибудь еще?
– Поскольку Одоакр движется быстрым маршем, но не повернул на юг от Бононии, где проходит самая короткая дорога к Риму, очевидно, что он не собирается туда. Наши разведчики еще раньше разузнали, что по Виа Эмилиа можно добраться как до Равенны, так и до Аримина[346], но центурион Бруньо предположил, что первое все-таки более вероятно. Это все, что я могу сказать тебе, король Теодорих, кроме того, что мой командир и мои товарищи почти наверняка все…
– Да-да. И тебе жаль, что ты не с ними. Как твое имя, юноша?
– Витигис, optio второго отряда конной центурии Бруньо, к твоим услугам, король Теодо…
– А теперь, optio Витигис, ступай и скажи генералу Иббе, чтобы он подготовил всю свою конницу к сражению, мы выступаем немедленно. Передай ему также, что я велел определить тебя в один из его передовых отрядов. Так что, возможно, твое желание погибнуть геройской смертью скоро исполнится.
Молодой человек отсалютовал Теодориху и зашагал прочь, а мой друг мрачно пробормотал:
– Возможно, скоро это случится со всеми нами, nolens volens[347]. А чего еще ожидать, если кампанию возглавляет глупец вроде меня. Но скажи, как вероломному Туфе удалось с такой легкостью обмануть меня?
Я заметил:
– Мне лично тоже показалось, что он говорит искренне.
– Vái! Помнишь, Эрдвик как-то назвал Одоакра безмозглым стариком? Как же тогда следует назвать меня самого? Я, должно быть, стал совсем слабоумным, если позволил себя обмануть.
– Ну хватит, – сказал я. – Теодорих, ты не похож на себя! Сколько я тебя знаю, ты гораздо чаще впадал из-за неудач в ярость, нежели предавался унынию. Не надо себя казнить!
– Я и впрямь больше зол на себя, чем на Туфу. А ведь кое в чем он не соврал: насчет того, что Одоакр подготовил мне ловушку. Только она, оказывается, была не в городе, а поджидала нас в пути. – Он усмехнулся, отнюдь не весело. – А ведь я своими руками погубил Фридериха! Единственное, что хотел Одоакр, так это вцепиться в меня зубами и увериться в том, что он может ехать куда захочет, захватив достаточное количество заложников, которые стали бы ему щитом. И кого я послушно отправил ему? Не только десять отрядов верных мне союзников, но вдобавок еще и их законного короля!
Я попытался утешить друга:
– У тебя в заложниках есть в десять раз больше легионеров Одоакра. Римская армия всегда честно соблюдала законы цивилизованного ведения войны, а ведь один из них гласит, что можно внести выкуп или обменяться пленными. Гонец, между прочим, сообщил, что Фридерих до сих пор жив.
– Надеюсь, что это так.
