Я спросил у одного из стариков, когда мы сидели в таверне на рыночной площади:
– Это гунны выгнали твоих предков с их далекой родины?
– Кто знает? – вздохнул он. – Может, гунны, а может, и pozorzheni.
– Кто? – не понял я незнакомое скловенское слово.
Он с трудом объяснил, и я понял, что старик имел в виду, – «женщины, которых надо опасаться».
– Иисусе, – пробормотал я. – Я слышал, как о них упоминали далеко на окраинах империи суеверные крестьяне, но никак не ожидал, что цивилизованные жители Львива боятся племени амазонок. Неужели у вас тут верят в этот нелепый миф?
– Мы верим, – просто ответил он. – И остерегаемся сердить этих женщин, когда они приходят во Львив.
– Что? Они приходят сюда?
– Каждую весну, – ответил мой собеседник. – Правда, только немногие из них. Они приезжают во Львив, чтобы выменять то необходимое, что не могут достать в своей глуши на востоке. Их легко отличить от других женщин, которые появляются на рынке. Pozorzheni приходят полностью вооруженными и обнаженными по пояс, словно варвары-мужчины с выдубленной кожей; они бесстыдны, дерзки и чванливы: вечно ходят, выставив напоказ свои голые груди.
– Чем же они торгуют?
– Pozorzheni приводят лошадей, нагруженных шкурками выдр, на которых они охотятся зимой. Еще они добывают пресноводный жемчуг. Конечно, мех выдры не самый ценный, как и жемчужины из раковин мидий. Но, как я сказал, мы остерегаемся сердить этих ужасных женщин, а потому они совершают обмен с большой выгодой для себя. Зато ни разу на нашей памяти они не нападали на Львив, не грабили стада в округе.
Я произнес скептическим тоном:
– Похоже, на деле они не настолько опасны, как вы думаете. Кем бы эти женщины ни были раньше, теперь они, вполне возможно, стали слабыми и покорными, как котята.
– Очень сомневаюсь, – сказал старик. – В дни моей юности я был одним из нескольких мужчин, кто остановил лошадь, мчавшуюся вон по той улице, она прискакала галопом с востока. Всадник был едва жив, когда мы стащили его с коня, он умер, так и не рассказав о своих злоключениях у pozorzheni, а также о том, каким образом ему удалось сбежать от них. Он не мог говорить, потому что держал в руке собственный язык, который ему жестоко вырвали. Бедняга, должно быть, испытывал ужасные мучения, потому что на его теле не осталось ни клочка кожи. Честно говоря, мы поняли, что он мужчина, только потому, что в другой руке он сжимал свои половые органы.
Я отправился обратно в hospitium пообедать, но, как выяснилось, выбрал для этого не слишком подходящее время, потому что там было полно народу. Столовая представляла собой небольшое помещение без всяких кушеток. Там имелись только длинные столы из досок со скамьями вдоль них, и все они стояли близко друг к другу. Я втиснулся на скамью между двумя обедающими и обнаружил, что сижу напротив Тора. Когда наши взгляды встретились, он широко раскрыл глаза от удивления и хотел вскочить из-за стола, но не смог, поскольку тоже был зажат с обеих сторон.
Я тут же понял, почему мое неожиданное появление так напугало его. Сквозь все остальные запахи – множества человеческих тел, постного супа, горячего хлеба и крепкого пива – я смог ощутить, что от Тора исходит lettucey – аромат женских выделений, причем еще совсем свежий. Они излились совсем недавно – потому что несвежие женские соки пахнут рыбой – и не принадлежали ни Геновефе, ни Веледе. Тор, должно быть, заметил, как затрепетали мои ноздри, потому что на его лице снова появилось испуганное выражение, а глаза забегали по сторонам, словно отыскивая пути для побега. Поняв, что улизнуть не получится, он напустил на себя чарующую улыбку и обратился ко мне через стол, довольно громко, чтобы я смог расслышать сквозь гул голосов в комнате:
– Ты поймал меня, увы, на этот раз я не успел как следует вымыться в термах. Надеюсь, ты не убьешь меня прямо здесь, дорогой Торн, в столь людном месте? Это вызовет шум, достаточно громкий, чтобы он достиг ушей короля Теодориха и всех друзей Торна.
Тор был прав: прямо сейчас я не мог ничего с ним сделать. Начисто позабыв о еде, я растолкал людей, сидевших от меня по бокам, – меня при этом выбранили за грубость – и ринулся в конюшню. Мои руки зудели, так мне хотелось задушить Личинку.
– Ты – tetzte tord! – бушевал я, хватая армянина и принимаясь его нещадно лупцевать. – Скажи, ты просто лентяй? Или круглый дурак? А может, ты замыслил предательство?
– Fra… fráuja! – вопил он в ужасе. – Ч-что я сделал?
– Лучше спроси, чего ты не сделал! – проревел я, отшвырнув его к стене конюшни. – Тор… я имею в виду, Геновефа в обличье Тора… встречалась здесь, во Львиве, с ужасными людьми, с преступниками. Как она отделалась от тебя? Ведь куда бы Тор ни пошел, ты не должен был спускать с него глаз. Ты поленился?
– Нет, fráuja, – захныкал Личинка, сползая на землю. – Я последовал за ним.
– Тогда говори, куда Тор… куда Геновефа ходила в таком виде? Неужели ты не в состоянии распознать, когда она с кем-то встречается? У нее была назначена встреча?
– Нет, fráuja, – хныкал он, складываясь пополам и прикрывая голову руками. – Я знаю только, что она была в lupanar.
– Что? – спросил я ошеломленно. – В публичном доме? Ты проследил, как Тор отправился… ты видел, как Геновефа в обличье… словом, ты видел, как приличная женщина на глазах у всех вошла в lupanar? И ты не прибежал немедленно доложить мне о таком неслыханном происшествии?
– Я не виноват, fráuja, – стонал он.
Но затем Личинка доказал, что он храбрее, чем я думал. Он поднял свое мрачное лицо, опустил руки, которыми прикрывал голову, и отважно произнес:
– Ты прав, fráuja. Я действительно тебя предал.
Я опустил уже занесенный было кулак и процедил сквозь зубы:
– Объяснись.
– Я о многом не сообщил тебе.
– Так сделай это сейчас!
Он запричитал, всхлипывая время от времени:
– Я не знаю, да что же это за женщина такая – fráujin Геновефа! Какая приличная женщина пойдет в lupanar? В Новиодуне я сперва принимал ее за мужчину по имени Тор. Когда наше путешествие только началось, я беспокоился, что однажды вы поступите со мной так же, как и с прекрасной госпожой Сванильдой. Но потом, стоило Сванильде умереть, как
