– Ты будешь это делать, потому что я приказываю тебе, а ты должен выполнять приказания командира отряда. Если я буду находиться в отлучке, ты станешь моими глазами и ушами. – Я посмотрел на него и внезапно развеселился. – Ну а что касается твоего огромного носа…

– Моего носа? – в ужасе воскликнул армянин, словно я пригрозил, что отрежу его. – Что такое с моим носом, fráuja Торн?

– Все в порядке, – успокоил его я. – Сохрани его для вынюхивания янтаря. Просто будь временно моими глазами и ушами. Не позволяй госпоже Геновефе исчезать из виду.

– Но ты не сказал мне, что именно я должен увидеть или услышать?

– Это не имеет значения, – пробормотал я, не желая признаваться, что Геновефа мне изменила и что теперь меня гложет ревность. – Просто сообщай мне обо всем, даже о самых заурядных происшествиях, а уж выводы я сделаю сам. А теперь давай спать.

Той ночью я потерял аппетит не только к еде. Это была одна из тех немногих ночей, когда ни Тор с Торном, ни Веледа с Геновефой не ласкали друг друга.

На протяжении последующей недели или около того я только трижды отправлялся на охоту, удаляясь от лагеря. И всякий раз, когда я снова присоединялся к своим спутникам, Геновефа неизменно выглядела чистой и целомудренной, я не ощущал никаких чужих запахов, а Личинка ни о чем таком не докладывал. Он только выразительно поднимал брови и разводил руками: дескать, мне нечего сказать. Поскольку поводов для беспокойства больше не было, теперь по ночам я в качестве и Торна и Веледы старался изо всех сил вознаградить Геновефу и Тора за верность, и наша взаимная страсть возобновилась с былой силой.

Следуя вдоль течения Тираса, мы все больше отклонялись на запад, а поскольку река становилась все уже и уже, мы поняли, что приближаемся к ее истокам. Я спросил дорогу у владельца последней корчмы, которая нам попалась, и он посоветовал перейти Тирас вброд в самом узком месте, а затем свернуть на северо-запад. Пройдя примерно сорок римских миль, сказал он, мы окажемся в верховьях другой реки, на скловенском языке она называется Бук[306]. Это была первая река – из тех, что мне встречались, – которая, как я узнал, течет с юга на север. Хозяин корчмы заверил меня, что если мы все время будем двигаться вниз по ее течению, то доберемся прямо до Янтарного берега.

К настоящему моменту мы уже прошли около двадцати миль из тех сорока, что отделяли нас от Бука, по удивительно хорошей дороге, где двигалось множество повозок, и дорога эта привела нас к селению, которое по-скловенски называлось Львив[307]. Несмотря на неблагозвучное, труднопроизносимое название, местечко оказалось уютным, и мы решили тут ненадолго остановиться. Расположенное как раз посередине между Тирасом и Буком, селение это было таким большим, что вполне могло называться городом. Здесь имелись рыночная площадь и огромный базар, куда съезжались все окрестные крестьяне, пастухи, ремесленники, а также торговцы, доставлявшие товары либо по одной, либо по другой реке. Мы нашли hospitium, где частенько останавливались прибывавшие сюда богатые купцы и их семьи, поэтому он содержался в порядке и имел даже отдельные термы для мужчин и женщин.

Поскольку Львив был довольно спокойным местечком и я рассчитывал выяснить здесь кое-что по древней готской истории, а также поскольку, похоже, дальше начинались совсем уж неизведанные земли, я решил задержаться здесь на несколько дней.

Когда мы с Геновефой принесли вещи в свои покои в hospitium, она сказала мне:

– Итак, Торн, ты не можешь или не хочешь отказаться от своей августейшей сущности мужчины, титула маршала и herizogo. Но я могу сбросить свою теперешнюю личину, и, более того, я настаиваю на этом. Я хочу быть по очереди то Тором, то Геновефой, таким образом я смогу пройтись по всем лавкам и мастерским этого селения и посмотреть, что за товары предлагают здесь мужчинам и женщинам, а заодно и купить что-нибудь нам обоим. Кроме того, как ты знаешь, я получила утонченное воспитание и отличаюсь разборчивостью, а мне пришлось слишком долгое время мыться только от случая к случаю, да и то в реке. Поэтому я также настаиваю на том, чтобы по очереди наслаждаться мужской и женской банями. Здесь достаточно людей на улицах, очень много приезжих, так что вряд ли кто-то обратит внимание на сходство между Тором и Геновефой. Даже если кто и заметит, что из того? Любой слух, пущенный этими ничтожествами, живущими в настоящей глуши, вряд ли повредит тебе или поставит в неловкое положение.

Я был просто возмущен категоричностью этого заявления, но еще больше был изумлен, когда услышал, что мой спутник – конокрад, развратник и убийца несчастного старика-крестьянина – заявляет, что получил утонченное воспитание. Поэтому я только и сказал снисходительно:

– Делай как хочешь.

Однако я все-таки беспокоился о своей репутации, а потому отправился на конюшню, где временно поселился Личинка, и сказал ему, что «в государственных интересах» fráujin Геновефа теперь будет снова время от времени появляться в облике молодого человека по имени Тор.

– В каком бы облике она ни была, я хочу, чтобы ты всегда тайно следовал за ней. И предоставлял мне полный отчет, когда бы я его у тебя ни потребовал. Ясно?

– Я буду стараться изо всех сил, – сказал армянин с самым несчастным видом. – Но ведь есть некоторые места, куда fráujin может пойти, а я нет.

– Тогда внимательно наблюдай и жди, пока она снова не выйдет, – приказал я, рассердившись не столько на Личинку, сколько на себя самого: все-таки унизительно опускаться до слежки.

С этих пор Геновефа сопровождала меня в облике женщины, только когда обедала со мной в столовой hospitium, да еще пару раз мы столкнулись с ней на улице. Бо́льшую часть времени Тор проводил в облике Тора. Я сам всегда посещал исключительно термы для мужчин. Если я встречался с Тором там или где-нибудь в другом месте, мы с ним делали вид, что не знаем друг друга. Но я надеялся, что Личинка продолжает слежку, когда сам я не могу этого делать, и, поскольку он ничего подозрительного мне не сообщал, я был спокоен, полагая, что и Тор и Геновефа ведут себя добродетельно. Я в основном занимался тем, что пытался свести знакомство с местными стариками, которые праздно шатались у hospitium – или у винных лавок, палаток с пивом, вокруг рыночной площади Львива, – и интересовался, что они могут рассказать мне об истории своих предков, которые жили здесь раньше.

Но я отыскал