– Почему бы и нет?

– Есть некие силы… подводные течения… о которых тебе еще не сказали. Когда сегодня днем ты был в военном лагере, разве ты не заметил ничего? Ничего удивительного?

– Гарнизон совсем небольшой, и воинов в нем гораздо меньше, чем я ожидал. – (Принцесса кивнула при этих моих словах.) – Неужели бо́льшая часть войска Теодориха уже отправилась в путь, чтобы присоединиться к нему в Сингидуне, или же оно находится где-нибудь в другом месте?

– Да, все это так. Некоторые отправились, чтобы присоединиться к королю, а иные несут службу в других местах Мёзии. Но ты, возможно, не очень хорошо представляешь себе, сколько людей находится под командованием моего брата.

– Ну, я знаю, что он взял только шесть тысяч конников для осады Сингидуна. Сколько же у него еще солдат?

– Думаю, приблизительно еще тысяча конных. И около десяти тысяч пеших воинов.

– Что? Мне сказали, что ваш народ – наш народ – это примерно двести тысяч человек. Если только пятую часть остроготов составляют воины, уже получается войско примерно в сорок тысяч человек.

– Да, но только в том случае, если все они признáют моего брата королем остроготов. Разве ты не слышал о другом Теодорихе?

Я припомнил, что рассказывал мне старый Вайрд, когда много лет назад мы сидели с ним у костра. И сказал:

– А ведь точно, вроде бы среди готов было несколько Теодорихов.

– Теперь их осталось только двое. Мой брат и еще старший Теодорих, троюродный брат отца, Тиудамира, его ровесник. Этот Теодорих взял себе хвастливое римское прозвище Триарус – «самый опытный из воинов».

Я попытался припомнить, что же говорил мне Вайрд.

– Если не ошибаюсь, у него есть еще одно римское прозвище? Насмешливое и унизительное?

– Да, точно, его называют Страбон. Теодорих Косоглазый.

– Ну и что же он, niu?

– Многие остроготы признают его своим королем. Он, кроме всего прочего, происходит из того же рода Амалов, что мои отец и дядя. Отсюда следует, что еще до того, как умерли Тиудамир и Валамир, часть остроготов почитала его. У Страбона есть и другие верные союзники. Скиры короля Эдики, которого мой отец разгромил незадолго до своей смерти. И сарматы короля Бабая, которого вы с моим братом недавно уничтожили. Скиры и сарматы, возможно, теперь и утратили могущество. Тем не менее после смерти моих дяди и отца Теодорих Страбон объявил себя единственным королем. Не только остроготов, но также и готов из рода Балтов – тех визиготов, которые давно уже поселились на западе, хотя они вряд ли даже когда-либо слышали о нем.

– Должно быть, у этого человека проблемы не только с глазами, но и с мозгами. С какой стати он решил объявить себя королем?

– Хорошо еще, что большинство наших людей, которые прежде хранили верность моему отцу, признали моего брата полноправным наследником.

– Только большинство? Почему не все? Наш Теодорих борется за то, чтобы защитить земли, жизнь и права всех остроготов. Чем этот Косоглазый лучше?

– Видимо, тем, что он может рассчитывать на поддержку обоих императоров, Льва Второго и Юлиуса Непота.

– Я не понимаю.

– Как я уже говорила, существует множество подводных течений, которые тебе пока неизвестны. С незапамятных времен Римская империя ненавидела германские народы. Римляне боялись нас и изо всех сил старались поссорить, чтобы германцы грызлись между собой, вместо того чтобы опустошать империю. Положение усугубило еще и то, что в империи приняли католичество, а германцы – арианство. – Принцесса пожала своими изящными плечиками и нахмурила пушистые светлые брови. – Акх, и Рим, и Константинополь были рады назвать германцев своими союзниками, когда гунны устремились на эти земли. Но после смерти Аттилы, когда эти дикари рассеялись, оба императора, как Западной, так и Восточной империи, продолжили свою политику: пусть уж лучше готы держат за горло друг друга, а не их.

– Но тогда, возможно, – предположил я, – какой-либо из императоров предпочтет одного Теодориха другому?

– Ни один не сделает этого надолго. Но теперь, когда Теодорих Страбон провозгласил себя королем всех остроготов и визиготов, Римской империи выгодно – настало время – признать его таковым. Таким образом, когда империя имеет дело со Страбоном, она, по крайней мере, может притворяться, что имеет дело со всеми готами Европы, а также со всеми их союзниками, германцами и прочими.

Было весьма непривычно слышать, как женщина рассуждает о политике, однако, похоже, принцесса понимала, о чем говорит. Я решил расспросить ее подробнее, хотя и старался, чтобы мои вопросы не звучали скептически или покровительственно.

– Это твое личное мнение, Амаламена, или многие так думают?

Она удивленно взглянула на меня своими синими, как огни Gemini, глазами и сказала:

– Суди сам. Недавно выяснилось, что Теодорих Страбон отправил своего единственного сына и наследника Рекитаха, молодого человека примерно твоего возраста, в Константинополь – так же как и мой отец много лет тому назад отправил брата, когда тот был совсем маленьким. Ему предстоит выступить в качестве заложника: до тех пор пока его сын находится там, Страбон останется союзником Восточной империи.

– Тогда, вне всяких сомнений, – пробормотал я, – Страбон наверняка в настоящее время является фаворитом. Твой брат знает обо всем этом?

– Если и не знает, то очень скоро узнает. И будь уверен, уж Теодорих не будет сидеть сложа руки. Как только он покинет Сингидун, он тут же пойдет войной на Страбона. – Она вздохнула. – А именно этого и ждет и жаждет империя. Гот против гота.

– Если только, – с надеждой произнес я, – наше посольство в Константинополь не окажется столь удачным, что мы раздобудем соглашение, которое требует привезти твой брат.

Амаламена улыбнулась – какой-то грустной улыбкой, словно она одновременно восхищалась мной и сожалела о моем чрезмерном простодушии и беспочвенном оптимизме.

– Я рассказала тебе, как обстоят дела, Торн. Перевес не в нашу пользу.

– Тогда, как я и предупреждал прежде, мы можем оказаться в опасности. Я королевский маршал, я связан обязательствами относительно этой миссии. Ты – нет. Я настоятельно рекомендую тебе остаться.

Казалось, она раздумывает над этим, серьезно раздумывает, но в конце концов Амаламена покачала своей хорошенькой головкой и произнесла:

– Нет. Хотя на первый взгляд и кажется, что здесь безопасно, никто не может знать своей судьбы.

Не будучи уверен, что именно Амаламена имеет в виду, я промолчал, а она продолжила:

– Я принцесса готов из рода Амалов. Любого противника, любой вызов я предпочитаю встречать лицом к лицу. Я поеду с тобой, Торн. От души надеюсь, что не помешаю твоей миссии. Вспомни, теперь я ношу пузырек с молоком Пресвятой Девы Марии. Давай помолимся, чтобы оно помогло нам в нашем деле.

– Во всех наших делах, принцесса Амаламена, – мягко сказал я. – Ну что ж, тогда я с радостью говорю: поехали вместе.