Таким образом, мы с Костулой остались вдвоем. Как только мы вышли из тронного зала, я спросил его:
– Скажи, тот лекарь, который пользует принцессу, это какой-нибудь haliuruns, астролог или другой qvaksalbons?
– Акх, ничего подобного. Лекарь Фритила отравит тебя, если услышит такое. Он человек чрезвычайно образованный и умелый, действительно достойный римского титула медика. Разве в королевской семье станут пользоваться услугами какого-нибудь qvaksalbons?
– Надеюсь, что нет. Отведи меня к этому Фритиле. Я должен получить его разрешение, прежде чем позволю принцессе – и тебе – зайти слишком далеко в приготовлениях к путешествию в Константинополь.
– Ты прав. Мы прямо сейчас отправимся к Фритиле. Позволь мне только воспользоваться носилками, сайон Торн. Это слишком долгий путь для моих старых ног.
Мы миновали несколько улиц и поворотов, увидели ухоженный одинокий домик и прошли в приемную, которая была полна ожидающих пациентов: все сплошь женщины и маленькие дети. Я остался ждать в приемной, а Костула прошел дальше, во внутреннюю комнату. Спустя несколько минут оттуда вышла женщина, на ходу приводя в порядок свою одежду, а из двери высунулась голова Костулы и кивнула мне.
– Ну? – резко бросил лекарь, как только я вошел. Он был почти таким же стариком, как и faúragagga, только более энергичным, да и глаза поярче. – Что это за срочный и неотложный визит, niu? Ты выглядишь вполне здоровым.
– Я пришел справиться о здоровье принцессы Амаламены.
– Тогда можешь сразу же уходить. Я ни за что не нарушу клятву Гиппократа.
Я сказал Костуле:
– Разве ты не объяснил лекарю, кто я?
– Он объяснил мне, – ответил Фритила. – Но мне нет дела до этого, будь ты хоть сам патриарх или епископ…
Я со всей силы стукнул кулаком по столу:
– Не будем зря терять время! Я интересуюсь здоровьем принцессы, поскольку она желает сопровождать меня в моей миссии в Константинополь.
Теперь лекарь слегка смутился, но он только пожал плечами и сказал:
– Ну так счастливого пути! Не вижу причины, почему бы ей не поехать.
– Посмотри сюда, лекарь Фритила. Я королевский маршал и, кроме того, друг короля. Я не рискну брать его сестру в длительное путешествие, если ты не заверишь меня, что она в состоянии перенести его.
Какое-то время врач поглаживал свою бороду и размышлял, строго глядя на меня. Затем он повернулся к Костуле и сказал:
– Оставь нас.
После того как управляющий вышел, Фритила еще немного помолчал и наконец спросил:
– Ты понимаешь латынь и греческий?
Я ответил, что понимаю.
– Отлично. Тогда скажу следующее: неспециалист вроде тебя наверняка заметил бы, что принцесса истощена: cacochymia и cachexia[230].
Я изумленно моргнул. Я никогда не слышал столь мудреных слов ни на каком языке и уж совершенно не разбирался в медицине, но похоже, что Амаламена больна намного серьезней, чем мне показалось. Я сказал:
– Все, что я увидел, лекарь, так это что она бледная, худая и склонна быстро утомляться.
Он фыркнул:
– Именно это я и сказал. Признаки истощения, испорченных телесных жидкостей и общее недомогание. Когда я впервые заметил, как она выглядит, я настоял на том, чтобы обследовать ее, хотя принцесса и протестовала, говоря, что чувствует себя нормально. Ведь, сам понимаешь, если пациентка вдруг начинает сильно худеть, врач, естественно, в первую очередь думает о хлорозе, fluor albus[231] или каком-нибудь усыхании матки. Niu?
– Хм… естественно.
– Однако принцесса заверяла меня в том, что не испытывает никаких болей, хорошо ест, в общем, организм ее функционирует нормально и регулярно. Я не обнаружил ни лихорадки, ни учащенного пульса, ни гнойников, ни неприятных выделений из женских половых органов. Кроме, – он поднял указательный палец, – кроме легкой секреции прозрачной лимфы. Это, разумеется, навело меня на мысль о том, что поражены какие-то внутренние органы. Niu?
– Конечно.
– Но сколько я ни ощупывал и ни простукивал ее грудную клетку и живот, я не смог обнаружить никакого затвердения. Поэтому я прописал принцессе только теплые компрессы, а из лекарств железо, чтобы сгустить ее кровь. Ну и еще требовалось очистить кишечник.
Все это мне ни о чем не говорило, но я прекрасно уловил тон собеседника, поэтому спросил:
– И твои лекарства не смогли вернуть Амаламене здоровье?
– Нет, – мрачно сказал он. – Но пока что ее еще ничего не беспокоило, поэтому она не обращалась ко мне за помощью, а у меня много других пациентов, которые требуют внимания. К сожалению, прошло несколько месяцев, прежде чем я встретил Амаламену на улице. Я был потрясен, увидев, что ее бледность и слабость не прошли. Я настоял на том, что осмотрю ее. На этот раз, когда я ощупывал принцессу – ох, vái, – я смог почувствовать затвердение у нее в животе.
– Лекарь, почему ты говоришь «к сожалению» и «ох, vái»?
– Потому что… если бы я обнаружил это раньше… – Фритила покачал головой и вздохнул. – Это злокачественная scirrhus[232]. Скрытая scirrhus, которая не выпячивалась и не нарушала кожных покровов. Безболезненная scirrhus, поскольку понадобилось столько времени, чтобы она дала о себе знать, и до сих пор не причиняла принцессе боли. Насколько я мог определить, она расположена не в матке и не в кишечнике, а в брыжейках. Следовательно, scirrhus эта из той категории, которую мы, лекари, называем – из отвращения – kreps[233]. Но я не могу быть уверенным в этом, пока не увижу, не набухли ли вены вокруг нее в форме крабовых клещей. А этого я не увижу, пока не вскрою живот принцессы.
– Ты собираешься взрезать ей живот?! – воскликнул я в ужасе.
– Акх, не живой, конечно.
– Как это?
Фритила рассердился:
– Что ты все задаешь вопросы, молодой человек, словно ты не слышал ни слова из того, что я говорил тебе? У принцессы kreps, разрушающая ее scirrhus, которая разрастается в брыжейках. Трупный червь, как некоторые называют этот недуг. Со временем он внедрится и в другие органы. Амаламена не просто больна, она умирает.
– Не может быть!
– Экий ты бестолковый! Все люди умрут. И ты, маршал, и я тоже. Принцесса умрет молодой. Я не могу предсказать, сколько времени ей осталось быть с нами, но давай будем молиться, что немного.
– Почему?
– Иисусе! – проворчал лекарь и воздел руки. Но затем с вымученным терпением он пояснил: – Если liufs Guth милостив, Амаламена умрет скоро и безболезненно и тело ее останется безупречным. Если процесс умирания затянется, scirrhus постепенно прорвет кожу в виде отвратительной язвы и гнойного нарыва. И еще, если этот kreps сожмет своими клешнями другие органы, это приведет к тому, что в некоторых местах ее тело раздуется, а в других ссохнется, но все оно будет выглядеть омерзительно. Столь длительная смерть повлечет
