Наверное, он втайне от экипажа общался с Илоной, находя в том ему одному понятное удовольствие. Наверное, в общении с ней он проникся этими… как их… моральными принципами.
Последние два слова Ларсен покатал во рту так и этак, найдя их безвкусными, как целлюлоза. Но теперь стало ясно, какой вопрос задать кораблю.
– Слушай и отвечай, – велел Ларсен. – Как сам думаешь: хороший я человек или плохой?
Всякий нормальный звездолет не понял бы вопроса и попросил уточнить, да и вообще кораблю не полагается размышлять на такие темы, но «Топинамбур» ответил сразу же:
– Хороший.
– Обоснование?
– Плохих людей нет.
– Совсем?
– Совсем. Но попадаются больные.
Вот оно, влияние дарианки! Все стало ясно Ларсену: краденый корабль действительно принимал его за пилота, но подчинялся «больному» неохотно, а некоторые функции – в первую очередь почкование по требованию – отказывался исполнять вовсе.
Свобода воли! Вот чем кончается неумелая объездка корабля! Попытками мыслить о том, до чего кораблю не должно быть никакого дела! И теперь уже поздно что-либо исправлять… Попадись сейчас Ларсену мелкий шкет и пакостник Цезарь Спица – Ларсен с удовольствием свернул бы ему шею. Жаль, не было поблизости ни пакостника Цезаря, ни даже какого-нибудь бедолаги, изгнанного туземцами в Дурные земли, вообще никого, на ком можно было бы отвести душу. Одно лишь мутантное зверье…
Покинув «Топинамбур», Ларсен велел ему вернуться на орбиту, а сам, засев в своем старом корабле, предался размышлениям. Во-первых, получалось, что овладеть «Топинамбуром» полностью пока невозможно. Во-вторых, хорошо уже то, что «Топинамбур» счел Ларсена умеренно больным, то есть не нуждающимся в смирительной рубашке. В-третьих, корабль все же слушается простых приказаний, что само по себе неплохо. В-четвертых, операция «ДД», надо думать, развивается по плану, клиент дозревает, а когда недосушенные мумии, изображающие собой правительство Зяби, наконец согласятся принять предложение Ларсена, он выставит им такой счет, что уже с первых набежавших процентов сможет купить себе новый звездолет. А пока можно пользоваться и этими, благо их два.
С этими мыслями Ларсен покинул Дурные земли. Он вернулся на космодром, а оттуда в городскую гостиницу, где мы пока и оставим его.
Глава 8. Два с половиной подарка
Ничего худого не скажу про Большое Магелланово Облако – галактика как галактика, только ярких звезд побольше, чем у нас. «Блохастику» это понравилось, и он тут же принялся кормиться излучением и пылью возле одной из них. Ну а меня, спрашивается, кто накормит? Только, чур, не тараканами!
Путешествие заняло время, о котором мне даже вспоминать не хочется, не то что рассказывать. Скука и голод. Если скука поселилась только в голове, с нею еще можно как-то мириться, но когда она угнездилась еще и в желудке, это никуда не годится. Не верите – сами попробуйте.
Один лишь раз мне показалось, что впереди забрезжил свет, потому что корабль вроде как решил сменить манию. Прислонился, значит, я в очередной раз лбом к стенке моей тюрьмы и приказал кораблю взять курс на Зябь, а он мне в ответ:
– Невозможно.
Я аж подпрыгнул от неожиданности. Разговаривает!..
– Почему?!
– Полетели все цепи в блоках Распознавания и Целеполагания, – жеманным тоном сообщил «Блохастик». – Очень неприятно, когда по тебе летают цепи. Хотя иногда они делают это изящно, но мне не нравится их звон.
Он замолчал и больше ни разу не ответил мне. Наверное, был слишком занят: любовался изяществом полета цепей и мучился от их звона, которого я не слышал.
Но вернее всего – нашел себе новую манию в довесок к старой. Псих, он и есть псих.
А я уж размечтался о том, что корабль вообразил себя обыкновенным альгамбрийским неживым звездолетом! Будь так, я бы попытался освоиться с управлением этой дурындой раньше, чем околею от бескормицы.
К тому времени, когда мы прибыли на место, я уже понемногу помирал. Воду-то мне еще удавалось выклянчить у корабля, да разве водой будешь сыт? Рези в животе давно прошли, и адский голод меня уже не мучил. Лежал я внутри «Блохастика», как фасолина в стручке, чувствовал, что с каждым днем становлюсь все тоньше, и даже понемногу начинал думать, что так и надо. Ну, не повезло мне, так что же теперь – беситься? Не поможет.
А что может мне помочь, я так и не выдумал.
Уж чего-чего я только ни перепробовал, чтобы корабль покормил меня! И все без толку. Лежал и думал, что вот помру – тогда он найдет мне применение: поглотит мертвое тело и наштампует из него блох и тараканов. Уж конечно, ему не придет на ум сесть на какую-нибудь планету и похоронить меня по-человечески!
Корабль как был прозрачным, так и остался таким. Наверное, подзаряжаясь возле звезды, он лопал только то ее излучение, которое не видно человеческому глазу, а то, которое видно, здорово ослабил, не то я просто обуглился бы. Звезда была голубая аж до синевы и жарила так, что куда там желтой звездочке нашей Зяби! Рядом с этой бешеной звездой наша – все равно что козявка перед буйволом или шелест одной былинки на слабом ветерке по сравнению с воплями Семирамиды, если ее разозлить как следует.
Вспомнил я Семирамиду, вспомнил всех наших, повязанных полицией Альгамбры, и до того мне стало жалко их, да и себя тоже, что я чуть не разревелся. Не в моих правилах слезу пускать, да только я еще не встречал человека, который ни разу в жизни не нарушил бы какого-нибудь правила, а встречу – стану держаться от него подальше, потому что он наверняка какой-нибудь маньяк.
Тут я вспомнил, что никого уже никогда не встречу, и слеза – кап! Вторую-то я придержал и не дал ей воли, а первая все-таки капнула. Стало быть, я не маньяк, а просто человек, только мне с того не легче. Что человеки, что маньяки – все одинаково мрут, если их не кормить.
Ничего нового на ум уже не шло – в пути я перепробовал все, что можно, чтобы привести «Блохастика» хотя бы к видимости повиновения. Помирать я в общем-то не был настроен, просто не мог уже выдумать ничего нового и трезво оценивал свои шансы. В итоге решил просто ждать: помру так
