Ощупал стенки моей тюрьмы – теплые и гладкие, в смысле, не шероховатые, но крупные морщины есть и здесь, а еще местами какие-то наросты величиной с блюдце. Вроде болячек или бородавок. Проще говоря, внутри корабля примерно то же, что и снаружи. Хотел корабль того или нет, но он дал мне понять, что болен не одной какой-то своей частью, а целиком. Как будто я и сам этого не знаю!

Испугаться я не испугался – просто вспотел. Если моей коже хочется покрыться потом, а волосам – подняться дыбом, то я-то тут при чем? Это их дело. То же самое относится к мочевому пузырю и кишечнику. Если они ведут себя так, как им хочется, то у них и спрашивайте, а если мне захотелось немного побарахтаться, то это оттого, что у меня все затекло, когда я дожидался Ноя возле Дворца. Словом, я не испугался. Просто вдруг ощутил ни с того ни с сего, что я сижу голый и босой, – корабль первым делом сожрал всю мою одежду и обувь. А когда я провел ладонью по макушке, чтобы проверить, стоят ли еще мои волосы дыбом или уже улеглись, то обнаружил, что никаких волос вообще нет. Ногти, и те оказались укороченными. И еще я кожей почувствовал, что чист, будто только что из бани. Корабль вмиг сожрал всю неживую органику, какую я ему мог предложить. Ну ясно: оголодал. К счастью, он не полез мне в рот корчевать зубы, и на том спасибо.

Какое-то время ничего не происходило. Мне не очень-то нравилось сидеть нагишом внутри корабля, словно какому-нибудь семечку внутри яблока, а может, и не семечку вовсе, а червяку. Кораблю на мое настроение было начхать. Я подождал-подождал, да и начал осторожно гладить стенки той полости, в которой сидел, как гладил когда-то «Топинамбур». Глажу и приговариваю:

– Хороший кораблик, хороший, умница…

Сплошное вранье, конечно. От «Топинамбура» я сразу ощущал отдачу, этакую ласковую волну, от которой хотелось жмуриться и мурлыкать, а тут – пустой номер. Как будто корабль и не живой вовсе. Или как будто он терпит человека внутри себя только потому, что считает его запасом провизии на черный день.

Не скажу, что эта мысль привела меня в хорошее расположение духа. Сам знаю, что это никуда не годится, что при общении с необъезженным кораблем надо быть очень добрым и очень уверенным в себе, потому что корабль чувствует твое настроение и читает твои мысли, – а поделать с собой ничего не могу. Потом думаю: это ведь нормальный корабль должен читать мысли и чувствовать настроение пилота – ну а дефектный? Сумасшедший? Который вообразил, будто он и не корабль вовсе, а властитель этой планеты и притом фабрика по производству тараканов и блох? Может, ему вообще до лампочки мои мысли?

Так и успокоился. Клин клином вышибают, а мысль – либо дубиной по голове, либо другой мыслью. Ладно, думаю, попробуем зайти с другого конца. Тот древний вербовщик, что вздумал осчастливить Альгамбру дефектным звездолетом, и альгамбрийские умники вместе с ним – они-то как общались с кораблем? Уговаривали его? Несомненно. Грозили ему? Да наверняка. Требовали прекратить фабриковать насекомых? А как же!

И ничего у них не вышло. Значит, думаю, мне незачем так поступать, потому что я-то чем лучше их? Такой же человек, как они, правда, зябианин, а не альгамбриец, но корабль в этом деле не разбирается, а значит, никакого толку все равно не будет. Ладно. Не стану поступать как они. Что я должен придумать вместо этого – вот вопрос!

И этой вот мыслью я убил другую – как мне отсюда выбраться? Правильно сделал, потому что договорюсь с кораблем – выберусь, а не договорюсь – ну что ж, не поминайте лихом.

На «умницу» и «хороший кораблик» ответа не было. Значит, попробуем иначе.

– Ваше превосходительство господин верховный правитель, – начал я, – ваш подданный, ничтожнейший из ничтожных, осмеливается справиться о вашем драгоценном здоровье. Он выражает… э-э… выражает надежду, что тяжелые испытания, выпавшие на долю вашего превосходительства, не помешают исполнению священного долга по управлению Альгамброй, о чем вас умоляют ваши подданные…

Я сочинял на ходу, надеясь, что авось как-нибудь не собьюсь. Сочинил, может, и не очень гладко, но решил, что для дефектного корабля как-нибудь сойдет. Произнес. Почти не сбился. Никакого результата. Тогда я прислонился лбом к ближайшей бородавке и повторил то же самое мысленно, воображая, что обращаюсь как минимум к императору.

Корабль молчал, как покойник.

Тут я почувствовал, как что-то неприятно кольнуло меня в шею. Пальцы с трудом, но ощутили что-то мелкое. Ну точно – блоха! С самой Зяби меня блохи не кусали. Стоило облететь половину Галактики, чтобы на какой-то Альгамбре, которой и в имперской-то пирамиде нет, вновь ощутить то же самое! Сейчас же я почувствовал еще один укус – под правой лопаткой. Потом за левым ухом. А потом, наверное, сразу в десяти местах. Хуже того: по щекотанию там и сям я понял, что одними блохами дело не ограничилось, в ход пошли и тараканы. Продолжительный пост ничему не научил корабль: ему по-прежнему нравилось разнообразие. Хорошо уже то, что он ограничился двумя видами насекомых, не освоив, например, производство шершней!

Во всех уголках Галактики это называется одним словом: влип. Минуту спустя меня уже кусали, наверное, сотни блох одновременно. Я вертелся, как безумный, чесался, стряхивал с себя эту пакость, да толку-то что? Их становилось все больше. Попробуйте поймать блоху в полной темноте – может, и поймаете, но щелкнуть ее на ногте уж точно не сможете. А она и рада. Но даже если бы вокруг меня было светло, это ничего не изменило бы: корабль производил блох куда быстрее, чем я успел бы их давить, пусть даже у меня было бы сто рук. Ну что стоило кораблю разводить сытых блох? Так нет же – фабрикует голодных… А когда я подумал о том, что случится раньше: из меня высосут всю кровь или я задохнусь в толчее насекомых? – мне стало просто нехорошо. Если сумасшедший корабль считает себя верховным правителем планеты, то это, в конце концов, его дело. Если он мечтает облагодетельствовать планету по-своему, то почему он начал с меня? Я ведь даже не альгамбриец.

– Эй, благодетель! – заорал я не своим голосом, прикрывая ладонями рот, чтобы не вдохнуть пригоршню насекомых. – Твое блохастое величество! Погоди немного, не трать все на меня! Тебе надо беречь силы!

Не подействовало. Я уже сидел по уши в бурлящем и кусачем месиве, я пинал и