Что-то тут не так, думаю. Хотел нажать, но помедлил ровно одну секунду и сделал лучше. Отодвинулся от паренька, выпрямился, чтобы посмотреть на него сверху вниз с этаким прищуром, да и заявил:
– Ври больше.
И через полчаса узнал все. К каждому механизму свой подход нужен, а человек – тот же механизм, только он этого не понимает, потому что слишком заносится. Выложил мне мой новый приятель все про верховного правителя Альгамбры, а я только рот зажимал обеими руками, чтобы не захохотать на весь подвал.
Примерно век назад, когда вовсю строились верхние этажи имперской пирамиды, какой-то вербовщик заглянул и на Альгамбру. Был он вроде Ларсена, такой же неукротимый в смысле набить свой карман за чей угодно счет. Беда того вербовщика состояла в том, что его звездолет уже отпочковал десять потомков, а может, и все одиннадцать, то есть был, если очень повезет, способен всего лишь на одно – последнее – почкование. Знать не знаю, какие правители правили в ту пору Альгамброй, но уж точно похитрее наших архистарейшин. Они заключили с вербовщиком договор с условием: он вступает в силу только после взросления переданного Альгамбре корабля и его всесторонних испытаний. Успешных, само собой, испытаний, а если нет – иди гуляй.
Договор так и не вступил в силу. Корабль вербовщика поднатужился, чуть не помер, но произвел-таки на свет еще одного потомка. Тут-то все и началось.
Сначала зародыш, по словам мальчишки, вообще не хотел расти: то ли не мог, то ли ему и так было хорошо. Что только ни предлагали ему в пищу, от лучших деликатесов до ювелирных алмазов, чем только его ни облучали – ничего он не поглощал и ничем как будто не интересовался. Короче, вел себя совсем как злостный покоенарушитель у нас на Зяби, боящийся Дурных земель, то есть выделывался под хворого, особенно на голову.
Зародыш и в руках грели, и дышали на него, и щекотали перышком – специально привезенным с другой планеты, потому что птиц на Альгамбре нет, – и ничего. Долго с ним бились и альгамбрийцы, и вербовщик. И все зря. Вербовщик-то вкручивал местным, что корабль им достался о-го-го какой, со всех сторон кондиционный, прямо конфетка, а не корабль, но кто же во Вселенной, кроме дариан, верит словам? Разве что слабоумные, а среди альгамбрийцев я таких пока не встречал.
Потом зародыш покрылся какой-то сыпью и сделался совсем вялым, как подгнивший плод, и тогда воротилы из правительства послали вербовщика прочь, а несостоявшийся корабль решили закопать, пока он не протух. Оказалось, ему только того и надо. Прикопали его где-то на свалке да еще навалили сверху разного мусора, а спустя несколько дней глядь – он подъел все, с чем соприкасался, и знай лежит себе в яме, мусором лакомится и яму расширяет, только что не хрюкает от удовольствия. Поначалу хотели было оставить его на месте, чтобы он и дальше мусор жрал, потому что пригородные свалки не резиновые, но вовремя спохватились. Во-первых, жрать-то он жрет, но и сам растет, а во-вторых, вдруг он годен на большее? Как-никак звездолет, хоть и дефектный.
Вербовщик к тому времени отбыл с Альгамбры не солоно хлебавши, и альгамбрийское правительство решило обойтись своими силами. Наняли умных людей, приступили к общению со звездолетом, возились долго – и отступились. Летать он ни в какую не хотел, но это еще не самое главное. Мусорный звездолет, даром что еще подросток, дал альгамбрийцам понять, что считает себя ни много ни мало единоличным властителем Альгамбры, и пусть к нему не пристают со всякой ерундой, а за это он готов терпеть тот ничтожный сброд, которым ему выпало править.
И это еще не все. Когда вокруг него возвели сначала просто ангар, а потом и настоящее здание, где в надежде как-нибудь образумить корабль разместились лучшие альгамбрийские ученые и инженеры, случилось то, чего не мог предвидеть никакой, даже самый блестящий альгамбрийский ум: в самом скором времени по стенам помещений резво забегали рыжие тараканы, а лучший биолог Альгамбры поймал на себе блоху и долго с удивлением ее рассматривал.
Он же и догадался, кто виновник. Где мусор, там и тараканы, а на альгамбрийских свалках, как и у нас на Зяби, живут и столуются бродячие псы, все в проплешинах от расчесов, и блох на них не меньше, чем людей в каком-нибудь городишке. Каждая собака – это блошиный город, большинство жителей так и живет в нем, никуда не выезжая, ну а некоторые все же покидают его по делам или просто так. Корабль, как выяснилось, поглотил несколько таких путешественников и не переварил, а как-то там проанализировал их внутри себя – и давай фабриковать их копии! Хорошо, что это были только тараканы и блохи! То ли корабль не поймал на помойке ни одного шелудивого пса, то ли поймал, но решил, что размножать псов ему не по силам – насекомые-то как-никак устроены попроще.
Тут с кораблем вступили в контакт и попросили прекратить. Как бы не так! Корабль и слышать об этом не хотел. Себя он считал вовсе не хулиганом, а благодетелем и добрым монархом. Одно слово – дефектный.
А вы думали, что только человек может сойти с ума? Порой это случается даже с простыми механизмами, не говоря уже о сложных. Помню, угнал я на Зяби одну штуковину… Впрочем, об этом я расскажу как-нибудь в другой раз.
К тому времени как парнишка дошел до царских наклонностей корабля, вернулся сварщик, и обоим стало не до меня. Я только и понял, что справиться со свихнувшимся кораблем альгамбрийцам не удалось, уничтожать его не стали, а может быть, и не смогли, и в конце концов пришли к соглашению. Корабль был перемещен в подвал строящегося Дворца коммерции и предпринимательства, доступ к нему был строго ограничен, но зато пост верховного правителя он получил вполне официально. Почему – я так и не узнал, пришлось чесать затылок самому. И вот что я начесал: верховный правитель, которого никто никогда не видел, который ни во что не вмешивается и на которого в случае чего можно свалить вину, – это же для местных воротил клад, а не правитель! В сельской глубинке, где народ попроще, ему небось молятся, как у нас Девятому пророку, в храмах специальные алтари стоят… Ну а насчет блох и тараканов: можно, во-первых, недокармливать корабль, чтобы не расширял производство, а во-вторых, травить всю эту нечисть дустом и выметать прочь.
