Ох, как все на это надеялись!

Доехав, чуть было не переругались: здесь стоял корабль или не здесь? Сориентировались по следам шин вертоездов, еще не занесенных песком. Здесь он стоял, здесь! На этом самом месте! И каждый, не доверяя другим, прошел по этому месту, вытянув перед собой руки, будто слепой, и каждый из пятерых надеялся наткнуться на невидимую преграду – как будто одной попытки было недостаточно…

Цезарь уселся в сторонке на тощий зад, уткнув локти в колени, а лицо в ладони. Ипат медленно поворачивал голову туда-сюда, всматриваясь в даль и не желая поверить, что корабль все-таки пропал. Ной морщил лоб и жевал губы. Семирамида попеременно бледнела и краснела, но пока молчала. Молчала и Илона, готовая в отличие от Семирамиды не раскричаться, а расплакаться.

Минуты через две Ной подошел к Цезарю, похлопал по вздрагивающему плечу:

– Признавайся: твои штучки?

– Что-о?!

Цезарь так стремительно вскинул голову, что не успел утереть слезы, да и рыдающий вскрик говорил сам за себя. Пилот плакал. Ной выругался и отошел.

– Попробуй только тронь мальца, – басовой гудящей нотой предостерег Ипат. – Сколько у тебя внутри костей?

– Откуда мне знать? – окрысился Ной.

– Вот и я не знаю, а только станет вдвое больше.

– Да я что? – На всякий случай Ной отошел от Ипата подальше. – Ну, ошибся… Первая мысль какая? Кого корабль слушается? Только тебя и его… И не надо мне угрожать! Сам понимать должен: я тут ни при чем. А кто при чем – вот что я хотел бы знать…

– А кто? – Ипат завертел головой, как башней.

– Если не ты и не Цезарь – тогда Ларсен, вот кто!

– А может, местные? – тоненько спросил Цезарь и всхлипнул.

Вместо ответа Ной вдруг зашагал по раскручивающейся спирали, зорко вглядываясь в ландшафт. Минут через пять он помахал рукой – сюда, мол.

– Это что? – указал он, когда все приблизились.

– Ну, яма, – неприятным голосом сказала Семирамида, и видно было: еще одно слово – и она разразится одной из своих знаменитых истерик.

Зато Цезарь понял все сразу, вызывающе шмыгнул носом и сказал голосом, звенящим уже не от боли, а от злости:

– Точно, тут был еще один корабль. Грунтом кормился.

– Ларсен? – тихонько спросила Илона.

– А то кто же!

За криком Семирамиды не стало слышно никого, хотя ругались все, кроме Илоны. А когда истерика певицы кончилась, дарианка сказала очень серьезно:

– Я думаю, он несчастный человек.

– Кто? – разом выкрикнули Цезарь и Ной.

– Ваш Ларсен. Зачем счастливому человеку угонять чужой транспорт? Ему и так хорошо.

Ипат погромыхал внутри себя, как грозовая туча, но сдержался и утих. Зато Цезарь рубанул со всей определенностью:

– Местные – тоже сволочи! Видели же!.. Чего тут не увидеть – город рядом! Могли бы хоть предупредить о садящемся корабле…

– Оно им надо? – отозвался Ной.

– Наверное, они думали, что второй корабль тоже наш или наших друзей, – вступилась за альгамбрийцев Илона. – Иначе обязательно предупредили бы.

Ной поглядел на нее иронически. Затем на Цезаря – задумчиво.

– Ну и что ты собираешься делать?

В ответ Цезарь лишь засопел. Ной зачерпнул из ямы горсть песка, не съеденного кораблем Ларсена, потряс на ладони, отшвырнул в сторону и предложил вернуться к педальным экипажам.

– Они что-то могут? – спросил он, когда это было исполнено, и указал на вертоезды.

– Ездить, когда педали крутишь, они могут, – огрызнулся Цезарь. – Еще стоять могут, когда их не крутишь. А ты чего хотел?

– Да так… Значит, они состоят из обыкновенного металла и прочих обыкновенных материалов без частицы мозгов корабля?

– Так и есть.

– И это все, что ты велел кораблю отпочковать от себя? – недоверчиво спросил Ной. – Не говори мне, что у тебя где-нибудь не припрятан зародыш корабля… Или… не припрятан?

Шмыгнув носом, Цезарь принялся искать глазами камень, чтобы швырнуть его в Ноя.

– Поня-а-атно… – протянул тот. – Командира не спрашиваю, вы с ним два сапога пара. Как можно до сих пор не догадаться заставить корабль почковаться не после вербовки, а до нее, и уносить зародыш с собой, когда уходишь с корабля, я опять-таки не спрашиваю. Это не мое дело. Я спрашиваю о другом: надолго ли мы застряли на этой самой Альгамбре и что нам теперь делать? Что скажешь, командир? Ничего? Тогда думай, а я пока отдохну…

Вскарабкавшись на пассажирское сиденье вертоезда, он небрежно развалился там и принялся обмахиваться платочком.

– Ты тоже должен думать! – крикнула Илона. – Все должны думать!

– Могу предложить идею: вернуться в город, расторгнуть наш договор с правительством, получить назад хатонские веревки и повеситься на них, – невозмутимо ответил Ной. – Пищи и воды у нас нет, денег тоже, и я что-то не заметил, чтобы местные власти горели желанием содержать на полном пансионе пятерых нахлебников. Оплачивать наш перелет на какую-нибудь планету империи они тоже не обязаны. Все, тупик.

– А наш договор? – крикнула Семирамида. – Он выгоден Альгамбре!

Ной неприятно рассмеялся, показав мелкие зубы.

– Выгоден он им или нет, они пока и сами не знают. Надо думать, выгоден, только это выяснится не раньше, чем мы тут протянем ноги. – Он потянулся, зевнул и в самом деле вытянул ноги.

Повисло молчание. Ипат тяжело дышал. Цезарь переводил взгляд с него на Ноя и обратно, но ни тот ни другой не спешили подсказать решение.

– Я не хочу помирать в пустыне! – голосом циркулярной пилы, врезающейся в твердый сучок, возвестила Семирамида.

Кому – непонятно. В общем-то все присутствующие и так это знали, более того, могли сказать о себе то же самое. Поэтому никто не возразил. Несчастнее всех выглядел Цезарь, во-первых, понимая, что Ной прав: пилоту не пристало быть таким беспечным, а во-вторых, потому что ничего не шло на ум. Если бы осиротевший экипаж вздумал растерзать его за оплошность, Цезарь при всем своем опыте побегов не двинулся бы с места.

Так и молчали, пока Ной, которому, как видно, надоело париться на припеке, не спросил Цезаря:

– Ты вроде говорил, будто знаешь, почему Альгамбра до сих пор никем не завербована. Верно?

– Ну, – отозвался мальчишка.

– Я слушаю.