– Ну так я и знал! И ты, значит, упустил свой шанс? Бедняга… Говорю же: вымирает наша профессия, скоро грузы возить станем… Держись за стул крепче: Зябь вербанула планету Хатон!

– Что еще за планета? – Ларсен сделал вид, что эта новость не слишком его интересует.

– Новооткрытая. В каталоге ее не было. Теперь есть.

– Откуда это известно?

– Хм, а ты давно просматривал имперские новости?

– Вчера.

– Оно и видно. Новость пришла сегодня. Заявочный буй, то-сё, вербовка признана состоявшейся, Хатон включен в пирамиду на правах вассала Зяби. Насколько я понял, мир дикий, но перспективный.

Ларсену было ясно видно, что Ван Страатен и сам бы не отказался завербовать такую планету, как Хатон.

Новость ударила в голову сильнее спиртного. Неумытые зябиане завербовали вторую планету вдесятеро быстрее, чем можно было от них ждать, и снова это оказалась планета не из каталога! Нет, это не везение… такого сумасшедшего везения не бывает…

– А больше о них ничего не слышно? – как бы между делом спросил Ларсен.

– О ком – о них? – хохотнул Ван Страатен. – Хатон – это «он», а не «они».

– Плевать на Хатон. Я говорю об этих прохиндеях с Зяби.

– Их видели на Новом Тринидаде, но это еще когда было…

Ларсен знал, когда это было: после вербовки зябианами Дара. Неопытные вербовщики всегда стараются как можно скорее подтвердить факт вербовки и прикрыться имперскими законами. Отсюда и необходимость захода на развитую планету, имеющую прямую гиперпространственную связь с самим Суррахом. Та-ак… Но если факт новой вербовки уже прошел в новостях, значит, зябиане зарегистрировали ее, вновь посетив для этого какую-то из планет, стоящую не ниже четвертого уровня пирамиды…

Какую? Их сто пятьдесят шесть на уровнях с первого по четвертый. Они разбросаны по всем уголкам Галактики. Положим, на Суррах эти провинциалы вряд ли сунутся – заробеют. Значит, остается сто пятьдесят пять планет. Плюс тот факт, что зябиане – деревенщина. А значит… значит, с вероятностью процентов в пятьдесят они снова мотались к знакомому им Новому Тринидаду и почти наверняка все еще торчат там!

Вернувшись к себе, Ларсен первым делом приказал кораблю вывести алкоголь из его крови. Затем взял последнюю версию каталога обитаемых миров, нашел в нем галактические координаты Хатона и приказал кораблю рассчитать наивыгоднейший маршрут «Хатон – Новый Тринидад». Корабль выдал два приблизительно равноценных маршрута – любой из них Ларсен назвал бы приемлемым.

Его не покидало предчувствие удачи.

А маршрут «Пещеристое Тело – Новый Тринидад» Ларсен прекрасно знал и сам. Недлинная дистанция, удобный естественный гиперканал на пути, менее двух суток полета. Старт! Немедленно!

Корабль был бы не прочь еще немного подкормиться веществом планеты, углубив пещеру, где он обосновался, а выйдя в космос, подзарядиться в течение двух-трех недель близ какой-нибудь звезды погорячее, но Ларсен был неумолим.

– Слушаюсь, хозяин, – печально прошелестел звездолет.

И покорился, как старая унылая кляча, которая уже не может взбрыкнуть.

Новый Тринидад находился как раз на той стадии развития, когда нечистых на руку чиновников порой еще сажают в тюрьму, но уже давно не сажают на кол. Некоторые радикалы, правда, утверждали, что «еще» и «уже» тут следовало бы поменять местами, и приводили в пример ту или другую планету, где так и случилось, – но это уже частности, не очень-то важные в нашем повествовании. Важно другое: на сей раз «Топинамбур» по приказу Ипата совершил посадку в частном секторе крупнейшего из местных космодромов.

Бюрократические проволочки удалось преодолеть сравнительно быстро. Правда, пришлось заплатить пятьсот имперских кредиток за право посадки да еще двести дать на лапу таможеннику. Ипат рычал; Ной же уверял, что две сотни – самая божеская цена за избавление от проверок корабля на наличие в нем контрабанды.

– Ты сам прикинь: как проверить биозвездолет, если он может попросту сожрать товар, а потом синтезировать его заново? Тут применяются тонкие и дорогие методы. Если у таможенников появится подозрение на контрабанду, а оно обязательно появится, раз мы такие несговорчивые, то нам придется и платить, и время терять.

– Ты-то откуда знаешь?

– Знаю, – отрезал Ной. – Хочешь застрять тут на месяц?

Порычав, Ипат сдался.

И сам же, не веря собственной щедрости, вдруг взял и предложил экипажу увольнительную на пять суток.

– А деньги? – деловито спросил Ной.

– Какие еще деньги?

– Имперские кредитки. Такси нанять, горло в баре промочить, да мало ли… Что мы будем делать в городе без денег? Таскаться пешком до изнеможения и спать на газонах?

– По десятке дам, – нахмурился Ипат.

– Издеваешься? Что можно купить на десятку?

– А сколько бы ты хотел?

– Дай хоть сотню.

– Если дать тебе, то надо давать всем, – веско сказал Ипат. – Нас пятеро. У нас осталось четыреста семь кредиток. Не хватит каждому по сотне.

– Хуже того, – поддержал Цезарь. – Нам не хватит даже еще на одну посадку на порядочной планете.

– То-то же! – поднял палец Ипат.

– Вот потому-то и дай ему все деньги, – неожиданно предложил Цезарь. – А мы уж как-нибудь перебьемся.

Ипат моргнул. Случилось небывалое: малец поддерживал не его, а Ноя! С ума можно было сойти от того, как работают юные мозги.

Спор затянулся надолго. Семирамида кричала. Илона попыталась было разделить без остатка четыреста семь на пять, не преуспела и, огорчившись, все равно стояла за то, чтобы каждому – поровну. Почуяв поддержку, Ипат отбивался от Ноя и Семирамиды, а на Цезаря смотрел как на предателя. Кончилось тем, что Ной получил-таки свою сотню и отбыл в город. За ним потянулась Семирамида, а вскоре исчез и Цезарь, которому мстительный Ипат выдал всего пятьдесят кредиток. Оставшись наедине с Илоной, Ипат мгновенно одеревенел.

– Разве ты не пойдешь в город? – спросила охорашивающаяся перед зеркалом Илона.

В ответ Ипат глухо пробурчал, что, мол, должен же кто-то остаться на борту.

– Зачем это? – удивилась дарианка. – Прикажи «Топинамбуру» не впускать никого, кроме членов экипажа, и все будет в порядке.

Мысль была дельная, но не совсем. Ипат размышлял столько времени, что Илона начала нетерпеливо пристукивать каблучком туфельки.

– Нет, – сказал он, поразмыслив достаточно времени. – Я прикажу ему впустить только меня, а без меня – никого.

– Даже пилота?

– Цезаря-то? – Ипат помрачнел. – Да, и его тоже. У недомерка сквозняк в голове. Он что, забыл, кто такой Ной?

– Больной человек, – уверенно сказала Илона. – Еще не совсем выздоровевший.

– Да, больной, как же! Ты на Зябь слетай да спроси в полиции, какой он больной…

Готово – не выдержал. Но ведь надо же было когда-нибудь открыть дарианке глаза, верно? Ипат мучился лишь от того, что это пришлось сделать ему, а не кому-нибудь другому.

Глаза Илоны расширились.

– Ты хочешь сказать… ты хочешь сказать, что он никакой не больной, а просто плохой человек?

– Так и есть. – Ипат несказанно страдал, но резал правду-матку. Словно ногу себе пилил тупой пилой.

– Не хочешь ли ты сказать, что среди зябиан много плохих людей? – Голос дарианки дрожал.

– Много