– Ой! – тоненько подала голос Илона. – Ой, мама! Они и его тоже?.. Человеческая жертва?!

– Если только он человек, – цинично ухмыльнулся Ной.

– Замолчи, недолеченный! Смотрите, они же убьют его!.. Сделайте же что-нибудь!

– Что сделать? – спросила Семирамида.

– Не знаю! Придумайте что-нибудь!

Ипат дернулся. Ради Илоны он бы горы свернул и реки выпрямил, но придумки были не по его части.

– А чего тут думать? – прорезал наступившую тишину мальчишечий голос Цезаря. – Выйдем как боги и заберем к себе этого типа живьем. Делов-то… Кстати, расспросим. На что богам дохлый туземец? Живой интереснее, а жертва все равно та же самая. Они принесли нам жертву – мы ее приняли, и все довольны. Пускай жрецы попробуют помешать – живо узнают, как спорить с богами. Ипат, это для тебя работа, ты у нас самый внушительный. В случае чего пугни их, а?

– Пугну, – прогудел насупившийся Ипат, решительно засучивая рукава. – Я их так пугну, что они у меня неделю лежать и охать будут…

– Э! – вскричал обеспокоенный Цезарь. – Ты что, драться с ними хочешь?

– С убийцами? Да с большим удовольствием! – Ипат грузно встал на ноги. Илона смотрела на него с испугом и восхищением.

– Стой! Стой! – Цезарь засуетился. – Не надо. Вообще не надо выходить. Я их сейчас сам…

Ипат сел, не слишком довольный тем, что ему не довелось отличиться; Цезарь же прислонил лоб к ближайшей переборке, скосив глаз на жертвенник. Согнутый над ним простолюдин не делал напрасных попыток освободиться, и хобот его уныло повис. Белобалахонники с воодушевлением тянули гимн. Главный жрец передал нож помощнику и принял из его рук длинный клинок с хищно загнутым лезвием.

– И меч-то у него бронзовый, – пренебрежительно заметил Ной. – Эти дикари еще железо делать не научились, а вы туда же – вербовать их…

– Теперь уже «вы», а не «мы»? – ядовито осведомилась Семирамида.

– Конечно, вы! Я вам говорил…

– Молчи!

Тем временем жрец занес меч. Пение стало громче, жрецы простерли руки к «Топинамбуру», ожидая от спустившихся к ним с неба богов какого-либо знамения.

И дождались.

Из вершины пирамиды, венчающей «Топинамбур», выросло щупальце толщиной с бочку. Устремившись было в небо, оно, однако, скоро изогнулось как стебель и нависло над жрецами, жертвенником и жертвой. Жрецы шарахнулись. Главный белобалахонник выронил меч и попятился. Лишь двое младших жрецов продолжали еще удерживать жертву над жертвенником, но было видно, что и они испытывают сильнейшее желание отскочить подальше и завопить погромче.

На конце щупальца выросли пальцы. Огромная кисть руки нависла над туземцами, как бы желая схватить их и смять в кулаке, но вдруг пальцы приняли положение, какое они принимают, когда их владелец собирается щелчком сшибить со стола таракана или иную насекомую живность. Два щелчка последовали незамедлительно, и оба младших жреца, коротко вякнув, отлетели в медленно отступающую толпу белых балахонов, среди которых и остались лежать без памяти. Отпущенный туземец дико взвыл, пал на колени, но был схвачен поперек туловища, вздернут в небо и там уже завопил во весь голос. Долго вопить ему не пришлось: щупальце вместе с ним втянулось в «Топинамбур».

Цезарь еще подержал голову прислоненной к переборке.

– Ну, все, – заявил он спустя полминуты. – Устроил я этого типа как надо. Жаловаться не станет. Корабль его изучит пока – ну, что сможет.

– Ты умница! – Илона расцеловала Цезаря, чему тот был не рад. – Как они перепугались! – Она засмеялась. – Так им и надо. Какой урок для них!

– В чем урок? Что бо́льшая сила ломит меньшую? – невинным голосом осведомился Ной. – Так они это и без нас знают. Тоже мне, урок!

– Что нельзя убивать людей даже ради богов! – крикнула Илона. – Ни для чего нельзя, вообще нельзя! Понял, недолеченный?

– Понял, понял… – Ной решил не спорить.

– А забегали-то как, а забегали-то! – веселилась Семирамида. – Ату их! Фьють! Держи, держи!..

Действительно, жрецы не знали, что предпринять. Белые балахоны так и метались. Главный жрец внезапно схватился за то место, где у нормального человека полагается быть сердцу, и осел в пыль; его подняли и увели, поддерживая под руки. Паника передалась и желтобалахонной знати, толпящейся по другую сторону звездолета. Большинство из них не видели суеты жрецов, скрытых кораблем, но крайние, несомненно, подглядывали, да, кроме того, взвившееся над крышей «здания» щупальце видели все.

Прошло несколько минут, прежде чем обе толпы повалились на колени, протягивая к звездолету руки, и вновь затянули гимн.

– Тьфу на них, – скривилась Семирамида. – Это уже становится скучно.

– А не поговорить ли с нашим пленником? – подал голос Цезарь. Ему тоже надоело глядеть на жрецов и мало чем отличающуюся от них местную аристократию.

– Не пленником, а гостем! – немедленно вступилась за синекожего Илона.

Цезарь лишь пожал худыми мальчишечьими плечами – мол, там видно будет, – и приказал «Топинамбуру» явить туземца. Туземец выглядел уже не синим, а сине-серым, закатывал глаза, задыхался и явно намеревался переселиться в лучший мир, каким бы он ни был по туземным представлениям.

– Что с ним?! – трагически заламывая руки, закричала Илона.

– Никак помирает, – сказал Ипат и шумно заворочался, не зная, что предпринять.

– Атмосфера, – ни к кому не обращаясь, лениво проговорил Ной и отвернулся.

Цезарь хлопнул себя по лбу. Спустя три секунды вокруг туземца вырос прозрачный стакан, наполненный местным воздухом. Туземец дернул хоботом и задышал.

– Так-то лучше, – одобрительно проворчал Ипат.

– Фу, какой урод! – молвила Семирамида, презрительно сморщив нос. – Лучше я пойду к себе.

Никто не возразил. В переговорах с туземцами Семирамида была бесполезна, да и не искала себе этой роли.

Впрочем, никуда она не пошла – как видно, женское любопытство порой простирается и на уродов.

– Смотрите, он приходит в себя, – зачарованно прошептала Илона. – Сейчас он откроет глаза…

Туземец открыл – одновременно поднял веки всех трех глаз.

Если в популярных химических опытах жидкость мгновенно меняет цвет, то столь же быстро поменял колер и туземец. Из синего он сделался серым.

Затем раздул нос-хобот.

Из хобота бурно полезла какая-то жидкость. Туземец зацепил ее ногтем и начал быстро-быстро перебирать длинными пальцами. Пальцы – их было восемь на каждой руке – так и мелькали, они гнулись в четырех суставах, причем в любом направлении, будто сидели на шаровых шарнирах. Из хобота потянулись паутинные нити, туземец с невероятной скоростью прял их, одновременно вертясь на месте, как волчок. Прочная нить обматывалась вокруг его ног, поднимаясь все выше, дошла до туловища… Минута – и туземец полностью скрылся в паутинном коконе, ни дать ни взять – гусеница, которой внезапно приспичило окуклиться. Экипаж «Топинамбура» молча смотрел на вертикально стоящий паутинный эллипсоид. У всех, даже у Ноя, отвалились челюсти.

Молчание длилось довольно долго.

– Н-да… – первым нарушил тишину Ипат и откашлялся в кулак. – Это… Не знаю, как и назвать… Паутина… А?

Одного за другим оглядывал он членов экипажа, ожидая, что кто-нибудь скажет, как все это понимать.

– Он нас