Ну а корабль-то на что?! «Топинамбур» задумался и высказал предположение: это даже не староимперский искаженный язык, как на Даре, это и вовсе один из доимперских! Что ни говори, а древность невообразимая. Я говорю вслух:
– Перевести можешь?
– Попытаюсь, – ответил корабль и понес что-то насчет лексических единиц и прочих премудростей, в которых никто из нас ни бум-бум. Когда он закончил, я ему:
– А теперь переведи то, что ты только что нам сказал.
Пауза. Затруднился «Топинамбур».
– На какой язык перевести? – спрашивает он.
– На понятный.
– Язык обитателей этой планеты подвергся существенным изменениям. С вероятностью 99,2 процента можно предположить, что эта планета не имела связи с внешним миром как минимум на протяжении последних восьми тысяч лет.
Ничего себе, думаю.
– А кто они вообще? Люди?
– Люди. Предполагаю, что их предки предпочли не терраформировать планету, а приспособиться к ее условиям при помощи методов генной инженерии.
Со словом «терраформировать» у меня вышла заминка, но я примерно понял, что это такое. А вот с людьми… Ну ладно. Если эти синемордые – люди, то пусть считаются людьми, мне не жалко. А я было подумал, что мы нашли каких-то нелюдей. С людьми все же проще… хотя, конечно, смотря на кого нарвешься.
А синемордые все поют и ветками в такт пению машут. Мы в ответ ни гу-гу. Мол, чего к нам привязались? Ну, здание стоит. Большое. Возможно, красивое. И кому какое дело, что оно не было построено, а само прилетело? Синемордые все равно поют. «Топинамбур» времени не теряет – изучает их язык, вылавливает по крохам какие-то там реликтовые лексические единицы и пытается по ним догадаться о смысле песенки. Когда он сказал, что «это гимн», я уже и сам понял, что гимн. Торжественный. В нашу честь.
Мы заспорили, но в конце концов решили сидеть тихо и посмотреть, что они еще вытворят. Допели они один гимн, помолчали, переглянулись и давай петь другой. «Топинамбуру» того и надо, чтобы понять их язык и научить ему нас.
Долго они пели, похрипывать начали. Притронуться к «Топинамбуру» ни один не посмел. Когда солнце село, часть синемордых потащилась обратно в город, а некоторые остались. Вскоре из города прибыл небольшой караван – с полдесятка навьюченных тюками животных с погонщиками, – и шагах в сорока от нас очень быстро возникли шатры. Сами же погонщики их и поставили. Все они были без балахонов, просто в штанах и рубахах, некоторые босиком, а вообще-то ребята расторопные. Раз-два – и в свете костров возник лагерь для белобалахонников. Желтые балахоны оказались не столь проворны, но к утру и у них уже стояли два шатра и мангал. Друг друга желтые и белые как бы не замечали, да и непрозрачный «Топинамбур» оказался как раз между двумя лагерями и мешал видеть.
– Эге! – сказал Ной. – Да тут у них, похоже, две партии. Любопытненько!
И в глазах его зажегся знакомый огонек. Э нет, думаю, разговаривать с местными ты не будешь и наружу не выйдешь, не мечтай даже.
Утром из города еще народ подтянулся, в том числе верхом на животных. Звери толстые, почти без шерсти, на коротких ногах, ходят медленно и смахивали бы на больших свиней, если бы не крохотные головы. У нас на Зяби на таких тушах не ездили бы, а выращивали бы их на мясо. Даже Ипат заинтересовался, хоть и предан всей душой своим кенгуроликам. Ну а я больше внимания обращал на людей, если так можно назвать этих синемордых.
Гляжу и вижу: тут у местных не только две партии по цвету балахонов. Я уже говорил о третьих, которые без балахонов, а в штанах и рубахах, большей частью драных. Этих третьих балахонники, по-моему, вообще за людей не считали: я сам видел, как желтобалахонник огрел одного хлыстом, а тот только взвизгнул, а сдачи не дал. Наоборот, кланяться начал. Словом, я понял, что рубашечники здесь не котируются. Самая низшая человеческая порода.
Потом балахонники выстроились двумя шеренгами, как вчера, белые отдельно от желтых, и снова начали петь. Рубашечников отогнали. Пение продолжалось, пока солнце не взобралось почти в зенит. Жарко туземцам, а терпят. Пот по синим лысинам струится. Хотя это белобалахонники все поголовно лысые, а среди желтобалахонников встречаются и лохматые… Много чего они спели – и вчерашние гимны, и новые, каких мы еще не слыхали. Ну, «Топинамбуру» того и надо.
В полдень они сделали перерыв. Один желтобалахонник заспорил о чем-то с белобалахонником на нейтральной территории. Уж как они руками махали и хоботами трясли! Орут друг на друга, а «Топинамбур» слушает. Мы тоже, только мы ничего не поняли, а он и говорит:
– Планета называется Хатон. Колонизирована более десяти тысяч лет назад. После Первой Галактической войны индекс развития местной цивилизации всего за одно столетие рухнул сразу на восемнадцать пунктов… что соответствует мезолиту. К настоящему времени индекс поднялся на три пункта, что соответствует рабовладельческому строю с царем-божеством, аристократией и влиятельной кастой жрецов. Продолжаю анализ…
– Стоп! – кричу. – А эти в белых балахонах – кто?
– Служители местного религиозного культа.
– Попы, что ли?
– Точнее, жрецы.
– Ага… А в желтых?
– Аристократия.
– А в драных штанах – рабы?
– Рабы и простолюдины.
– Ясно. А нас они кем считают?
– Богами. Или, возможно, посланцами богов.
Все наши это слышали. Ной захихикал. Ипат открыл рот и заморгал, да и было с чего – к роли бога он себя не готовил, я-то уж знаю. Семирамида с Илоной дружно фыркнули.
По-моему, только один я приободрился.
Глава 10. Поставщик веревок
Чего у Вселенной предостаточно, так это времени. У людей его меньше.
Разрастается и процветает империя, рыщут по Галактике тысячи вербовщиков, а завербованные сначала хватаются за головы, поняв, во что их втянули, порой устраивают внутренние беспорядки и меняют правительства, а затем – куда деваться-то! – принимаются изо всех сил тянуть вверх экономику и в свою очередь летят кого-нибудь вербовать. Все спешат, норовя обставить других, а кто не спешит, тот неудачник и патентованный болван. Оживают старые колонии, а кое-где возникают и новые. Да еще мотается туда-сюда Ларсен, разыскивая повсюду следы «Топинамбура», несущего в себе лопоухих везунчиков с Зяби. А «везунчики» – сидят на Хатоне и ждут.
Истекло двое суток – местных суток, не сильно отличающихся продолжительностью от стандартных имперских. За это время вокруг корабля не произошло больших изменений, ну разве что певчие совсем охрипли, а зеленые ветки, что они держали в руках, – завяли. На вторую ночь случилась драка между желтыми и белыми балахонами: двое желтых едва не оторвали хобот одному белому, тот
