– И ты потомок этих выживших, – выдыхаю я.
Кивок.
– Когда я родилась, я стала двадцать третьим членом клана Сиа, – она с трудом сглатывает. – И его последним членом. Я была слишком мала во время нападения и совершенно ничего об этом не помню. Кетаи Ханно нашел меня на пепелище нашего дома. Он без труда составил картину произошедшего: кто-то выдал тайну нашего поселения Королю-Демону, и тот послал на нас армию, напавшую глубокой ночью. Мой народ сражался с присущей ему отвагой – снег был до земли пропитан кровью солдат Короля. Но нас было всего двадцать три человека, и половина из нас – дети. Нас взяли числом, у нас не было шансов. К рассвету после ночи резни клана Сиа больше не существовало. – Голос ее дрожит, но она все равно продолжает: – Моя мать, мой отец, моя пятилетняя сестра… все погибли.
Над нами шелестят бумажные листья дерева. Я притягиваю Майну к себе, прижимаю к груди так крепко, что чувствую каждый ее вздох – частые, короткие вздохи, рваный ритм. В этот миг день, когда демоны забрали мою мать, кажется мне необычайно близким, он словно выжжен у меня на сердце.
Я знаю, что это такое – потерять семью. Утратить последнюю надежду.
Майна высвобождается из объятий.
– Я хочу тебе кое-что показать, – говорит она, вставая и поднимая меня за собой.
Снова пригнув к земле ветку с именем своей сестры, она шуршит листвой, ищет что-то. И находит – еще один сияющий золотом лист, и мое горло сжимается, когда я вижу имя на нем.
Йори.
Моя мама.
Я поворачиваюсь к ней:
– Это ты сделала?
– Это Храм Утраченных, – объясняет она. – Он посвящен мертвым, по которым мы не можем скорбеть открыто. Для меня это моя семья, клан Сиа. Родные, имен которых я даже не могу произнести на публике, не могу открыть, что они вообще существовали. В одной из здешних комнат я устроила кенотаф в память о своих родителях, но это дерево посвящено одним только утраченным женщинам, чьи имена сокрыты, и только здесь я могу молиться о духе своей сестры. – Она на мгновение умолкает. – Когда ты рассказала мне, что случилось с твоей матерью, я… я подумала, что тебе тоже может понадобиться место, куда ты могла бы прийти помолиться о ней.[1]
Я молчу так долго, что по лицу Майны разливается тревога.
– Я не должна была решать за тебя, – взволнованно говорит она. – Я поспешила…
– Нет, – я беру ее за руки и снова переплетаю наши пальцы. – Мне это было очень нужно, Майна. Я нуждалась в этом даже раньше, чем сама это поняла.
По моему лицу катятся слезы. Я не обращаю на них внимания, не пытаюсь стереть. Дыхание прерывается. Все так очевидно. Как я могла закрывать на это глаза… Я старалась обмануть себя, цеплялась за ниточку надежды. Думала, что мои предчувствия лгут, что отсутствие маминого имени в списках Ночного Дома – просто ошибка. Что она могла найти способ сбежать, выжить – только потому, что она моя мама, и я люблю ее, и она самая умная и ловкая, всегда сумеет найти выход, даже выход из неприступной крепости…
– Она умерла, да? – хрипло произношу я. – Моя мама умерла.
Впервые я осмеливаюсь произнести это вслух. Признать правду. Я много раз думала об этом, мысленно проговаривала эти слова, чувствовала, как они принимают форму и обретают вес, но всякий раз мне удавалось их задушить, не выпустить наружу. А теперь правда ударяет в меня, как молния – быстро и сильно, со вспышкой, раскалывающей небеса.
Я шумно выдыхаю. Майна подхватывает меня, когда я сгибаюсь пополам от душевной боли, и все время, пока в тишине храма звучат мои отчаянные рыдания, она качает меня на руках.
Казалось, за десять лет моя рана могла бы зажить, боль – притупиться, но она пылает во мне, свежая и острая, слишком яркий огонь, чтобы его погасить.
* * *Потом мы снова сидим под деревом, и Майна заканчивает свой рассказ. На этот раз мы сидим, тесно прижавшись друг к другу, она крепко держит меня в объятиях. Имена моей мамы и сестренки Майны трепещут на магическом ветру у нас над головой, как защитные заклинания, посланные нашими собственными драгоценными богами, чтобы нас оберегать.
– Я не знаю, как мне удалось выжить после нападения, – говорит Майна. – И уж тем более – как мне, годовалому младенцу, удалось выживать на пепелище целую неделю в одиночестве, без еды, воды и укрытия. Склон горы был покрыт трупами, меня нашли среди них – единственное живое существо на много миль вокруг. Так рассказал мне мой отец – мой приемный отец, Кетаи Ханно. Он приехал в Райн, узнав о резне, и надеялся найти выживших. Он всегда верил в легенды о могуществе Сиа и хотел учиться у них, пытаться восстановить наш клан.
Я недоуменно хмурюсь.
– Погоди, но ведь клан Ханно – это главные союзники Короля-Демона среди людей?
Майна странно усмехается.
– Да, так и есть. Главные союзники.
Я жду от нее объяснений, но она молчит.
– Понятно, – вздыхаю я. – Еще одна тема, на которую ты не можешь говорить.
Она сжимает меня в объятиях.
– Прости меня, Леи. Я бы так хотела рассказать тебе… обо всем. Чтобы ты знала всю правду. Но это может быть слишком опасно.
– Значит, ты все еще не до конца мне доверяешь.
– Конечно, доверяю. Я имею в виду – это может быть слишком опасно для тебя.
Мы сидим молча, слушая шелест зачарованных листьев, тихий гул магии.
– Ладно, – говорю я наконец. – Значит, Кетаи Ханно нашел тебя в горах и привез с собой в Анг-Хен?
Майна кивает.
– Бхали – жена Кетаи, моя приемная мать – тогда была больна. Она не появлялась на публике около двух лет, и это стало прикрытием для меня. Они объявили о моем рождении с некоторой задержкой, сообщив, что решили дождаться восстановления матери после родов. Никто не оспаривал такого решения, не задавал лишних вопросов. Может, будь я мальчиком, все вышло бы иначе, мной бы куда больше интересовались, а так я стала всего лишь еще одной дочерью знатного клана, с рождения предназначенной Королю-Демону. Мое существование не могло вызвать особенных последствий. Так что я начала новую жизнь во дворце Ханно и выросла в новой семье, которую мне легко было полюбить.
– Это правда? – спрашиваю я. – Ты правда их любишь?
Короткая заминка, потом ответ:
– Да, я люблю
