Андрей ощущал себя словно пьяным. Ступал, пошатываясь, хватаясь за все, что попадалось под руку, чтобы не упасть: ноги стали ватными. Слышал приглушенные голоса, говорящие на незнакомом языке. Ломота и жар, его начало морозить, он определенно нездоров.
Посреди отсека для неграждан Ливадов нашел пустую полку на втором, среднем уровне. Она, как и все, заправлена белой простыней, с подушкой и со сложенным тонким одеялом. Андрей залез на полку и кое-как разделся до трусов. Какое же блаженство стащить с себя опостылевшую мокрую одежду! Запихнуть ее в дальний угол спального места – к ногам! Упасть головой в подушку, натянуть одеяло и закрыть глаза.
Появилось чувство полета. Андрей мгновенно заснул тревожным сном, без сновидений. Очень часто просыпался, ворочался, и казалось, что не спит вовсе. Под одеялом быстро взмок, потому откинул его.
Поезд стучал колесами. Знакомый с детства перестук. Успокаивающий, под него спать бы и спать – за окном непроглядная, опасная ночь, а здесь безопасность и комфорт. Впервые в новом мире Ливадов спал в настоящей постели. Стальной обруч не мешал, его форма специально подогнана под шею человека, да и почти свыкся с ним Ливадов.
Он смертельно устал, его избили, а на перроне что-то буквально подкосило. Порой, открывая глаза, он видел полутемный отсек для неграждан, кто-то проходил мимо, слышался чей-то храп.
Посреди ночи прибыли на новую станцию. В окно ударил свет фонарей. Доносился отзвук разговоров, гул моторов и непонятная перекличка через громкоговорители на незнакомом языке. В отсек для неграждан впустили новых пассажиров – слышно было, как они поднимаются в вагон. Ливадов не разглядел проходящих мимо его полки, потому что вновь отключился. Погрузился то ли в сон, то ли в бред.
Он просыпался еще несколько раз. Поднимал взор к полке над собой, пустой. Рассматривал ее, и веки начинали слипаться, однако сон теперь приходил не сразу. Ливадов долго ворочался и отрубался вновь, как казалось, через вечность.
На Октябрьской площади Ливадова основательно избили, затем Джонс пытал болью ошейника. Андрей валялся почти без сознания и практически не шевелился. Рамирес трижды звал армейского медика, чтобы вколол в русского сильнодействующей химии и поставил его на ноги. Три инъекции включили резервы организма и подкинули еще своего топлива. Быстро сгорающего, но эффективного. Андрея хватило до ночи.
Организм напомнил о себе. Ливадов был пуст. Опустошен и на грани. Андрей и сам понимал, когда за эту бесконечную ночь несколько раз включались мозги, что может сдохнуть прямо сейчас. Он сжимал кулаки и скрежетал зубами.
Нет у него права на смерть! Он должен жить! Чтобы найти сестру! Чтобы вместе с Женькой вернуться домой! Чего бы это ни стоило!
Воля не давала опустошению взять вверх и добить, прикончить, но слабость брала свое. Андрей отключался, наступал сон без сновидений. Сон, который ощущался как мучительное бодрствование.
Когда глаза открылись в очередной раз, за окнами рассвело. Лампы погасли, и внутрь падал естественный свет раннего утра, он окрашивал вагон в серые тона. Только стук колес и почти полная тишина, исчез даже храп. Никто не бродит и не переговаривается.
За окном степной пейзаж – бескрайнее, поросшее травой пространство. Травяное море с островками рощ, гребнями холмов и впадинами оврагов. Дикая, избавленная от человека местность. В прошлом, во времена Андрея и Женьки, вдоль железной дороги всегда тянулась инженерная инфраструктура – столбы и провода, мелькали полустанки и переезды. Где-то в отдалении обязательно показывалась какая-нибудь деревушка. Сейчас ничего этого нет.
Андрей вслушивался в себя. Полубредовое состояние исчезло, он вновь ощущал себя здоровым человеком, насколько это было возможно после вчерашних побоев и пытки. Ливадов перевернулся со спины на бок – тупая боль никуда не делась, напомнила о себе и как будто даже не уменьшилась. Андрей коснулся пальцами лица. Все так же – рожа разукрашена, как и день назад.
Рука опустилась к шее, дотронулась до металла ошейника. Андрей выругался. Хотелось спрыгнуть на пол и голыми руками разорвать проклятый обруч. Сука! Еще череда ругательств про себя. Ливадову полегчало, он успокаивался, бездумно глядя на полку над собой.
– Главное, что не сдох, – прошептали пересохшие губы.
Андрей спустился, стараясь не шуметь. В одних трусах – в вагоне совсем не холодно, а случайные взгляды попутчиков по несчастью нисколько не волновали. Не в положении Ливадова, раба со стальным ошейником, стесняться и беспокоиться. Плевать, если кто-то увидит его, бредущего по вагону в одном нижнем белье.
По правде сказать, не хотелось лишний раз натягивать на себя то залитое кровью рванье, которым являлась его одежда. Лишь носки надел и всунул ноги в берцы, не удосужившись их зашнуровать. Побрел к тамбуру: перед ним должно быть туалетное отделение. Да, так и есть, оно за дверью, отделяющей от пассажирского отсека. Справа стекло окна, слева – дверь в санузел. Все так же, как в двадцать первом веке.
Не занято. Почему-то всегда в поездах приходилось ждать, пока туалет освободится. Сейчас он был свободен, может, из-за ранней поры.
Сделав необходимое, Ливадов открыл холодную воду, начал умываться. Он с наслаждением плескал на лицо. Вода приятно остужала припухлость под левым глазом. Она уже не столь большая, глазом можно даже смотреть. Завтра-послезавтра сойдет, оставив после себя большой синяк.
Неудачно повернувшись, Андрей получил очередную порцию тупой боли, поострей, чем обычно. Встретить бы лупивших его морпехов на узкой дорожке, да чтобы подсказали, кто это. Лиц он не запомнил совершенно, но Джонса не забудет никогда. Ливадов представил месть и улыбнулся. Мысли о том, что он сделает с Рамиресом, когда заполучит того вновь, не позволяли свихнуться.
Если не думать о будущем, настоящее покажется безнадежным.
Андрей закрыл дверцу туалета. Одновременно со щелчком замка грохнули, сливаясь в один, два взрыва. Оглушительный грохот! А за ним резкое, одномоментное прекращение движения поезда! Сильный толчок! Андрея кинуло на стекло напротив туалета, он крепко впечатался в него и упал на пол, еще не осознавая, что случилось. От удара потемнело в глазах, посыпались искры.
Стонущий металлический скрежет прокатился вдоль всего состава. Ливадова кинуло к левой от головы состава стенке, и вагон тоже заметно накренился влево. Андрей простонал, хватаясь за ушибленное плечо.
– Что за хрень?
Стряслось что-то серьезное, раз поезд сошел с рельсов. И что за взрыв? Не тепловоз ли взлетел на воздух?
Включилось тревожное освещение, лампы начали мигать красным. Из динамиков зазвучал ровный женский голос, повторяющий несколько слов на ни черта не понятном языке. Двери в жилой отсек и в тамбур распахнулись, и, кажется, наружная дверь тоже – потянуло утренней прохладой.
В отсеке для неграждан закричали, нервно и панически, кто-то стонал. Люди слетели с полок: кого-то, как Андрея, сбросило на пол, кто-то спрыгнул сам. Андрей тоже поднялся. Первой мыслью было
