Док улыбался, как самая последняя сволочь. Бородатая обезьяна! Да еще признался, ухмыляясь, что это его маленькая месть за беспокойство. Артур изрядно поволновался. Ему уже сказали, что надо грузиться, либо он остается на площади, а русский, эта скотина, не то что идти до конвертоплана не мог – он вообще ничего не слышал!
Третий укол помог. Ливадов быстро оклемался. Химия военных творит чудеса! Док, правда, обещал, что не позднее сегодняшней ночи у Ливадова случится жесткий отходняк, но это проблемы русского. Не так ли?
Слава богу! Джонс все-таки убрался от развалин церкви, рядом с которой случилась не самая приятная история в его судьбе. Пиная русского, гоня его к конвертоплану, Артур боролся с собой и с желанием врубить ошейник заново и дождаться, пока раб не сдохнет, а может, еще позвать дока для последнего укола.
Ни три часа назад, когда взялись преподавать рабу урок, ни сейчас Джонс так и не решил, что делать с русским. Конечно, стоило бы его убить за все, что он сотворил, и покончить с ним наиболее мучительным способом. Но жадность брала над американцем верх, и чем дальше, тем уверенней.
Деньги «безопасник» пообещал очень хорошие, и они уже капнули на счет. Хватит на реабилитацию после ранения, да еще покрываются все расходы этой экспедиции: и запланированные траты, и внезапные. Но не долги, а они есть. Деньги нужно отдавать через пару месяцев. Время есть, только откуда взять баксы?
Придется продавать чертова русского. Жаль, что он не из Красного сектора и никогда не был там. Очень жаль. В рабе нет и не было некродота, не говоря уже о нетчипе. За человека из русского сектора с информационной системой Джонс мог бы получить баснословный выкуп. Красные непременно заплатили бы, но не выгорело.
Сейчас же он просто выйдет в ноль. Это хорошо – коль не вернет деньги банку, долговую удавку легко затянут и не посмотрят, что он гражданин и даже священник. После банкротства вариант только один, но Артур становиться рабом не собирается. Он продаст свою двуногую собственность, несмотря на едва сдерживаемое желание порезать Ливадова на куски.
А что? Что, если так и сделать, заснять на видео и продать запись?
Джонс вздрогнул. Нет, лучше по-прежнему пребывать в рамках закона. В штатах и других цивилизованных секторах жестокие убийства рабов запрещены уже два десятилетия, а поселиться на всю оставшуюся жизнь в Диких землях Джонс не готов. Он хочет домой! Ему нужна квалифицированная медицинская помощь, иначе так и будет скатать на костыле, как сейчас.
Чертов русский! Это он стрелял в ногу! Джонс почувствовал, что закипает от гнева, но не время включать на ошейнике боль. Конвертоплан почти приземлился, вот-вот будут выходить.
Остывая, проповедник покосился на русского. Да, продать – это лучшее решение. Можно только порадоваться, что место, где дают за человека лучшую цену, всего в одном дне пути. На поезде до Порто-Карго, который с чьей-то легкой руки все чаще называют Карфагеном, всего ничего.
Поезд… Джонс скривился: он не любил поездов из Диких земель. Особым комфортом они не отличались, не говоря уже о том, что никто не гарантировал безопасности. Правда, Артур Джонс всегда готов был пойти на риск, каким отличались от цивилизованных секторов Дикие земли. Но теперь надо крепко подумать о следующей экспедиции. Стаю двухголового никогда раньше не встречали нигде, кроме Мертвых земель.
Не превращаются ли Дикие территории в Мертвые?
Джонс взглянул на раба, устроившегося у его ног. Стальной ошейник – гарантия покорности русского. Он сидел на полу справа от кресла американца.
Руки Андрея по-прежнему в наручниках. Он свалился на пол, едва Джонс указал, где сидеть. Как собаке, но на это было наплевать. Андрей закрыл глаза, опершись спиной о пластик обшивки, и вытянул ноги. Их пару раз пинали, когда на борт грузилось отделение морпехов в черной броне, но после избиения и ада, что устроил Рамирес, это было сущим пустяком.
От комка несло пылью, потом и засохшей кровью. Молния на левой стороне куртки выдрана, ворот майки разорван, правая штанина ниже колена тоже. Ливадов грязный, как бомж. Нет, вид у него гораздо хуже, чем у бездомного. Бомжи обычно не ходят в окровавленной одежде. Хорошо хоть целы черные ботинки-берцы да капюшон. Ливадов натянул его на голову, чтобы ненадолго укрыться от чужого и безжалостного мира.
Тупая боль во всем теле, голова раскалывается, в ушах шумит. Тошнит. Едва открывает правый, незатекший глаз, начинается головокружение. Сука! Если бы не Женька, которую он должен спасти, он предпочел бы помереть прямо здесь. Только как же сестра?
Конвертоплан приземлился, рев двигателей за бортом смолк. Летели недолго; знать бы куда. Впрочем, не сильно это и важно. Андрей не стал крутить головой и выглядывать что-нибудь. В грузовом отсеке иллюминаторов нет, и ему абсолютно все равно, куда добрались. Ливадов выругался про себя. Стало легче, крепкие слова, которые часто произносил про себя, не позволяли свихнуться. Он держался, но постоянно жгло и кололо внутри.
У него была свобода! Была! И как же быстро все оказалось потерянным!
Трамп-рампа в хвостовой части борта пришла движение. Ливадов и Джонс находились ближе к опускающемуся люку, чем морпехи. Потянуло легким сквозняком, раскрывающийся проем открыл грузовой отсек для солнечного света.
– Прибыли, сэр. – Бас капрала был как у медведя. – Ваша остановка, сэр.
Морпех хмыкнул и переглянулся с остальными бойцами в экзоброне. Шлемы были сняты у всех.
– Выкинуть это? – указал капрал на раба. – Сэр?
Ливадов приоткрыл глаз и покосился на хмурого Рамиреса.
– Нет, – произнес тот. Джонсу как будто предлагают помощь, но на самом деле насмехаются над ним. – Сами справимся.
Американец направил через ошейник чувствительный укол.
– Просыпайся, – велел он. – Выходим.
Ливадов дернулся от боли, к счастью очень кратковременной. Вставать не хотелось, избитый организм противился мысли, что нужно подниматься и куда-то идти. Андрей просидел бы в конвертоплане целую вечность, однако надо выбираться. Иначе эта тварь вновь начнет его убивать.
Нужно было прикончить американца на площади! Хуже, чем сейчас, уже не будет.
Опираясь на костыль, Артур Джонс заковылял к выходу. Андрей двинулся следом, его взгляд с неприкрытой ненавистью буравил затылок американца. Когда-нибудь – и это время наступит скоро – Ливадов проломит ему череп!
– Сэр! – окликнул капрал проповедника. – Поосторожней со своим псом, сэр! А то покусает!
Морпехи заржали, не стесняясь Джонса, еще не покинувшего борт. Ливадов оглянулся. Что сказал проповеднику тот боец? Хотелось бы знать, но по-английски Андрей не понимал.
Солдаты заметили, что раб смотрит на них, это вызвало приступ нового веселья. Только смеялись морпехи не над русским, Андрей почему-то был
