***

К вечеру Марсель узнал несколько интересных вещей, и ещё больше — неинтересных. К первым он отнёс приблизительную схему корабля, отпечатавшуюся в голове, когда его гоняли; пару десятков слов на испанском, которые он если не понял, то хотя бы запомнил; предположение, что моряки на «Сан-Октавии» по отношению к своему извергу, простите, капитану испытывают что-то среднее между восторгом и восторгом сильным. И все, как один, кличут его «дон капитан», хотя Валме не был уверен, что это правильная форма — на суше ему говорили, что тут употребляются всякие «сеньоры».

Неинтересные вещи: содранные в кровь ладони, отсутствие возможности привести себя в порядок, совершенно неприличные матросские тряпки и жара на верхней палубе, когда солнце стоит в зените. Впрочем, в это время на судне случалось что-то вроде сиесты, но это не значит, что никто не работал — все работали в тени. Марселю выпало мотать какие-то канаты. Решив, что жаловаться неинтересно и как-то глупо, он сам додумался защитить и без того израненные ладони какими-то тряпками. Перчатки вышли так себе, зато он остался с обеими руками.

Когда начало темнеть, он даже не понял, что пытка кончилась. Откуда-то появился Луиджи, и после бесконечных канатов Марсель был счастлив его видеть.

— Пора ужинать, — сообщил Джильди. К счастью Валме, он тоже выглядел уставшим, просто больше к этому привык. — Вы проголодались?

— Как сотня крестоносцев, — не удержался от религиозной шутки Марсель. — Где тут у вас кормят? Думаю, я заслужил?

— Конечно, — Луиджи как будто удивился, — мы бы в любом случае вас накормили.

Не став вдаваться в расспросы, виконт вслед за своим сопровождающим спустился на вторую палубу, где было тепло, но не жарко, а ещё восхитительно пахло едой. Какие-то соленья, фрукты, мясо… Бочонки и бутылки… Есть же рай на земле! И рай этот — приятный ужин после непривычной тяжёлой работы.

Марселю немного польстило, что на него уже не косятся как на чужака: весёлые матросы, из которых поимённо он пока запомнил разве что Антонио, помахали руками, но он уже плюхнулся рядом с Луиджи и вставать не собирался как минимум час или два. Старпом Хуан, конечно, ничем не махал, но он, похоже, на всех так смотрит. Вспоминая, как они ужинали на «Жанне», Валме ждал, что кто-нибудь набьёт поднос изысканными блюдами и понесёт его в капитанскую каюту; этого не произошло, и он с недоумением уткнулся взглядом в сидящего строго напротив Алву. Дон капитан не соизволил даже обуться и весело болтал с матросами.

— Как вы, виконт? Me entiendes?

— Понял, но ответить пока не могу, — с достоинством отозвался Марсель.

— Уже хорошо, — одобрил Рокэ. Это было приятно, и Марсель с чувством выполненного долга откусил первый попавшийся фрукт. Вокруг шумели и смеялись, как одна большая семья. Перед глазами проплыла сценка с покойной ныне «Жанны» — капитан Поль, колыхая своими важными усами, придирчиво осматривает притащенную ему в каюту еду, а потом режет кусочек ветчины двумя специальными ножами. Алва просто спёр у кого-то куриную ногу, и это было очаровательно.

Вообще всё тут было очаровательно, и Марсель почувствовал, что уже не хочет топиться обратно. Вернее, топиться он и так не хотел, но «Сан-Октавия» если не обрела чётких очертаний, то уже понравилась ему так, как не могло понравиться ни одно барахтающееся на волнах судно. Жаль, конечно, что для сухопутного населения он всё равно что умер… Но ведь вернётся! А путешествие обещало быть тяжёлым, но чертовски увлекательным.

Комментарий к 1. «Сан-Октавия»

* аделантадо - титул первопроходца;

* Хуан Понсе де Леон - открыл Флориду в 1513 году (название от “цветущая земля”) и объявил территорию владением Испании

https://vk.com/the_unforgiven_fb_re?w=wall-136744905_2902 (в этот раз про музыку)

========== 2. «Цветущая земля» ==========

♬ Benise — Malaguena

1585

Бушприт. Эта штуковина называется бушприт.

Когда термины наконец-то начали укладываться в голове, Марсель был готов обниматься с фок-мачтой — правда, фок-мачта оказалась не готова, да и не поняли бы его правильно. Тем более, оставался ещё и язык в целом. Валме признал, что понимает по-испански вполне сносно, но этого было неприлично мало. Хотелось не только понимать, а болтать самостоятельно, желательно — с шутками, каламбурами и изящными рифмами на языке. Раньше он бы только отмахнулся, решив, что это нереальная задача, но после почти полностью проделанного пути в Америку на развесёлом испанском корабле виконту всё было по плечу.

Поэтому он применил всю хранящуюся в закромах души наглость и потребовал у Рокэ персональных уроков по вечерам. Дон капитан не удивился, его вообще, похоже, мало что в этой жизни удивляло, только предупредил, что легко не будет. Легко и не было, но Марсель старался, и это его настолько увлекло, что в один прекрасный день он подумал на чужом языке целое предложение. А потом ещё одно, и ещё, и ещё…

— Неожиданно, но приятно, — задумчиво сказал Марсель, глядя куда-то в воду. Вообще бездумно глядеть в воду на «Сан-Октавии» было можно, только если ты сидишь на марсе (замечательное название) с подзорной трубой, но иногда старшие моряки ослабляли бдительность. — Теперь я могу шутить.

— А я могу не ломать язык с твоим французским, — не без облегчения добавил Луиджи, прохлаждающийся рядом. Они удачно встали в тени паруса — и солнце не печёт, и Хуан не видит. Строгий старпом не то чтобы придирался к бездельникам, но было ясно, что лучше так не делать. — Привык?

— Привык…

Привык-то он давно, но в какой момент? Когда мозоли на ладонях огрубели и перестали болеть? Когда фок-мачта показалась не страшной, а очень даже симпатичной? Когда Рокэ прекратил смеяться над его нелепыми попытками построить предложение? Или когда в супе попалась водоросль и Марсель не наорал на неё? Определённо, последнее.

Иногда Валме ещё порывался на родину, но уже без особого энтузиазма. Хотелось, конечно, написать домой, что он жив и в относительном порядке, но письмо-то всё равно не дойдёт, пока он не ступит на сушу! Значит, об этом и беспокоиться нечего. Тем более, всё так изменилось, Марсель даже сомневался, узнает ли его кто-то из братьев или отец… Угроза похудеть была претворена в жизнь. Поначалу, конечно, неуютно, но куда деваться — поправиться обратно не было никакой возможности. Волосы отросли, выгорели и убирались в хвост, а иногда — под косынку, если было у кого стащить косынку. Своих вещей у Валме так и не появилось — неоткуда, но он рассчитывал обзавестись хоть чем-нибудь на берегу уже не такой далёкой «цветущей