Только никто не наступит, и Ричард не ребёнок, а матрос. И он будет защищать своё судно до последней капли крови, как это сделали все остальные, как это сделал отец.
Но он был жив! Дикон замер у фок-мачты. Капитан Эгмонт всё ещё жив и на ногах! Отсюда было видно, как он отбрасывает врагов, несмотря на хромоту и скорбь — почти все уже были мертвы… Дикон знал, что кричать нельзя, нельзя отвлекать и привлекать внимание, стой тихо и смотри, а лучше — сражайся.
Кто-то всё же пал от капитанской руки. Кто-то отскочил в сторону, как будто струсил. Отца это не покоробило, и мальчик неожиданно понял — они не дерутся всерьёз, ведь капитан должен сражаться с капитаном.
…этот испанец на первый взгляд ничем не отличался от других, разве что был не таким загорелым. Издалека они все выглядели одинаково — просторные чёрные рубахи с кинжалами в рукавах, холщовые штаны, косынки, стягивающие волосы, и не меньше двух клинков в руках. Но тот, кто пришёл за отцом, как будто вёл за собой грозу или само море — кто-то отошёл, кто-то притих, ветер словно переменился, хотя это Дикон списал на свои выдумки. Они с отцом оценивающе оглядели друг друга. Отец был мрачен и силой воли держал себя в руках, пират безмятежно улыбался, но ничего хорошего это явно не сулило.
— Вы здесь главный обманщик? — испанец небрежно махнул рукой, указывая на весь корабль, и Дикон не мог понять, как отец всё ещё держится против этой наглости.
— Капитан «Ланселота» не обманщик, — спокойно сказал отец, но мальчик чувствовал, как он зол на самом деле.
— Разве? Мне говорили, что у англичан понятия правды и лжи весьма размыты, — насмешливо протянул вражеский капитан, поигрывая шпагой. Клинок был шире, гораздо шире, чем привык видеть Дикон. — Но чтобы настолько… Боюсь, море на вас подействовало дурно. Религиозные фанатики под знаменем купцов — это вы называете «не обманом»?
— Говорите за себя! Я видел ваш флаг, пока вы не сменили его прямо в море… И с каких это пор Испания…
— Думаете, мы будем терпеть постоянные грабежи от благородных рыцарей с севера? — этот человек всё ещё улыбался, но теперь одними губами, глядя на отца и только на отца. Это у капитана «Ланселота» болит нога или он оступился под чужим взглядом? — Нет уж, господа. К тому же, вы затеяли двойной обман и религиозное вмешательство… Чужих шпионов вешаете, а сами не лучше.
— Вы взываете к милосердию? — не поверил отец.
— Какой ужас, — пират поморщился и перебросил шпагу в левую руку. — Не оскорбляйте меня. Вы и так попытались…
Отец молча выставил вперёд шпагу. Это был вызов.
Дикон одновременно хотел и не хотел вмешаться, но он занял очень удобную позицию под мачтой — сзади не видно, зато он ближе всех к капитану и сможет, если что, ему помочь! Он не хотел думать о том, что корабль они уже проиграли, ведь почти никого не осталось, только Наль… Полноватый для матроса парнишка, ненамного старше самого Дикона… Зачем он сюда бежит? Неужели увидел его?
— Капитан!
Бой обещал быть неравным, хотя выглядел поначалу странно — отец чрезмерно осторожничал, то ли вынашивая план, то ли из-за ноги, пирату было откровенно скучно, он почти не двигался, шевеля только кистью — и этого хватало, чтобы отводить редкие прощупывающие выпады соперника. Наля как будто никто не заметил.
— Капитан, я один остался, я помогу вам, — запыхавшись, заверил отца матрос. Дикону хотелось выскочить и закричать, но места на корме почти не осталось — с тремя-то бойцами. — Одна голова — хорошо…
Что сейчас произошло?! Пока он глазел на своих, испанец каким-то издевательски грациозным движением поднырнул под шпагу Эгмонта и в плавном прыжке оказался за спиной Наля.
— А без неё — ещё лучше, — ухмыльнулся он и нанёс удар. Дикон не закричал только потому, что замёрз и не смог раскрыть рта. И этого друга больше нет…
Сражение напоминало дурную театральную постановку. Отцу было всё тяжелее держать себя в руках, на его глазах уничтожили весь экипаж… Поэтому он стал резче и нерасчетливее, но сноровки от этого не потерял. Другое дело — его соперник: Дикону казалось, что он одновременно рассеян и максимально сосредоточен на игре. Чем ближе они сходились, тем громче звенели шпаги, когда кружили по влажной палубе, не боясь поскользнуться, прощупывали друг друга взглядами, ловя малейшее движение кончиком клинка.
Мальчик не выдержал и закричал — что-то непонятное, гневное и отчаянное. Ему показалось, что сейчас отец так же лишится головы, как Наль, как остальные… Но вражеская шпага резко изменила курс, и лезвие замедлило свой ход, только рассекло верхнюю губу. Это было изящно и это было мерзко, Дикона никогда не учили унижать соперника перед полным проигрышем, теперь он увидел своими глазами.
Отец пошатнулся — не от боли, от удивления и ярости; его соперник, прости ему, Господи, рассмеялся — люди так не поступают! Живые люди…
— Дерись со мной, мерзавец! — не выдержал капитан «Ланселота» и резко дал вперёд…
— Папа!!!
«Ты же храбрый ребёнок, верно?» — стучало эхом в голове.
Он не храбрый. Он трус, самый настоящий трус и подлец. Надо было выйти раньше и помешать этому поединку! Теперь — поздно, всё поздно… Хотелось упасть на колени и зарыдать, но возненавидел Дикон сильнее. Кровь на груди отца… Солёные капли — на губах, на лице, и это уже не море. Он выхватил шпагу и бросился вперёд.
Как и ожидалось, у него ничего не вышло — разве что удивившись появлению ребёнка, пират одним ленивым жестом отбил его шпагу, и детский клинок покатился по палубе. Мальчик ничего не соображал и ничего не видел, кроме крови отца на руках убийцы. Плохо видя из-за гнева, страха и слёз, Дикон кинулся вперёд безоружным, с одними кулаками, но сил почти не осталось, и его хватило только на то, чтобы попытаться поколотить врага… Конечно, пиратскому капитану его кулаки — что комариные укусы, но это всё, что удалось сделать. Из-за