– ТИХО! – рявкнул вошедший в палатку, и островитяне тут же умолкли. Они в изумлении уставились на злобно глядящую на них фигуру в длинном платье и с выступающим животом.

– Что вы здесь делаете? – ахнул кто-то в задних рядах. – Мы же бросили вас на прибрежной отмели.

Личность шагнула на середину палатки, и я с сожалением должен сказать, что это была не Кит Сникет. Та, в своем длинном платье и с выдающимся животом, по-прежнему лежала на верхушке книжного плота, а выдававшийся живот Графа Олафа был, разумеется, водолазным шлемом с медузообразным мицелием внутри. В его оранжево-желтом платье Бодлеры вдруг узнали платье Эсме Скволор, в котором она щеголяла на вершине Мертвых гор, – кошмарная вещь, сделанная так, чтобы походить на громадный костер. Его каким-то образом тоже выбросило на остров, как и все остальное. На минутку Олаф задержался, чтобы адресовать Бодлерам особо гадкую ухмылку, а дети в это время пытались разгадать тайну платья Эсме и то, каким образом оно, подобно кольцу, зажатому в руке Вайолет, спустя такое долгое время вернулось в жизнь сирот.

– Меня нельзя бросить, – прорычал злодей, отвечая островитянину. – Я – король Олафленда.

– Здесь не Олафленд, – отрезал Ишмаэль, яростно дернув себя за бороду, – а ты не король, Олаф.

Граф Олаф откинул назад голову и расхохотался. Драное платье весело затрепыхалось, иначе говоря, неприятно зашуршало. С издевательской усмешкой он показал на Ишмаэля, по-прежнему сидящего в кресле.

– Ах, Иш, – сказал он, и глаза его ярко заблестели, – я тебе много лет назад говорил, что когда-нибудь одержу над тобой верх, и этот день наступил. Некто из моих сторонников, у кого имя – день недели, рассказал мне, что ты скрываешься на этом острове и…

– Четверг, – сказала миссис Калибан.

Олаф нахмурился и прищурился на веснушчатую женщину.

– Нет, – ответил он. – Понедельник. Она пыталась шантажировать старика, замешанного в политическом скандале.

– Гонзало, – сказал Алонсо.

Олаф опять нахмурил бровь.

– Нет, – ответил он. – Я и старик отправились наблюдать за птицами, а заодно решили ограбить шхуну, промышляющую охотой на котиков, владельцем которой был…

– Хамфри, – подсказала Уэйден.

– Нет. – Олаф опять насупился. – Из-за его имени разгорелся спор, поскольку младенец, усыновленный его осиротевшими детьми, носил то же имя.

– Бертран, – подсказал Омерос.

– Нет. – Олаф снова скорчил мрачную гримасу. – Документы по усыновлению были спрятаны в шляпе у одного банкира, которого повысили в должности и сделали вице-президентом отдела, в чьем ведении находились финансовые и наследственные дела сирот.

– Мистер По? – предположила Сейди.

– Да. – Олаф бросил на нее грозный взгляд. – Хотя в то время он больше был известен под своим театральным псевдонимом. Но я здесь не для того, чтобы обсуждать прошлое. Я пришел обсуждать будущее. Твои мятежники выпустили меня из клетки, Ишмаэль, чтобы прогнать тебя с острова и сделать меня королем.

– Королем? – возмущенно повторила Едгин. – Мы так не договаривались.

– Хочешь жить, старуха, – отрезал Олаф, – делай, что говорю.

– Вы уже даете нам советы? – недоверчиво произнес Брустер. – Вы не лучше Ишмаэля, хотя костюм у вас красивее.

– Спасибо, – Граф Олаф противно ухмыльнулся, – но между мной и этим глупым рекомендателем есть еще одно важное различие.

– Татуировка? – предположила Пятница.

– Нет. – Граф Олаф нахмурился. – Смойте ему глину с ног, и увидите, что у него такая же татуировка, что у меня.

– Косметический карандаш? – предположила мадам Нордофф.

– Нет, – отрезал Граф Олаф. – Разница в том, что Ишмаэль безоружен, он отказался от оружия давным-давно, во времена раскола в Г. П. В. Он тогда отказался от всяческого насилия. Сегодня вы убедитесь, до какой степени он глуп. – Олаф замолчал и погладил свой круглый живот грязными руками, после чего обернулся к рекомендателю, который в этот момент взял что-то из рук Омероса. – Я владею единственным видом оружия, которое опасно для тебя и твоих сторонников, – похвастался Олаф. – Я – король Олафленда, и ты с твоими козами ничего не можешь с этим поделать.

– Не будь так уверен. – Ишмаэль поднял в воздух какой-то предмет, чтобы все увидели его.

Это было гарпунное ружье, которое прибило к берегу вместе с Олафом и Бодлерами, а до того, в свое время, использовалось для стрельбы по воронам в отеле «Развязка», и по летучему автономному дому в Городе Почитателей Ворон, и по машине, производящей сахарную вату на сельской ярмарке, когда Бодлеры-родители были еще совсем-совсем молодыми. Теперь наступила новая глава в истории ружья, и оно было нацелено прямо в Графа Олафа.

– Я посоветовал Омеросу держать гарпун под рукой, – продолжал Ишмаэль, – а не бросать его в чащобу. Я подозревал, что ты можешь сбежать из клетки, Граф Олаф, как я сбежал из клетки, в которую ты меня посадил, когда поджег мой дом.

– Я не поджигал, – запротестовал Граф Олаф, но глаза его ярко заблестели.

– Хватит с меня твоего вранья. – Ишмаэль встал с кресла.

Островитяне, поняв, что у рекомендателя ноги вовсе не больные, ахнули, для чего обычно требуется глубоко вдохнуть воздух, что очень опасно, если воздух насыщен смертельно ядовитыми спорами.

– Я намерен сделать то, что должен был сделать много лет назад, Олаф, – я уничтожу тебя. Я выстрелю тебе прямо в толстый живот!

– Нет! – одновременно вскрикнули трое Бодлеров, но даже их объединенный крик не мог заглушить злодейского хохота Графа Олафа.

Рекомендатель не услышал их и нажал на красный спусковой крючок страшного оружия. Дети услышали сперва «щелк!», потом «вжж!», гарпун вылетел и поразил Графа Олафа туда, куда и обещал Ишмаэль: дети услышали звон разбитого стекла – и медузообразный мицелий со своей тайной историей вероломства и жестокости вырвался наконец на свободу, в воздух безопасного пристанища, отделенного от большого мира. Все в палатке ахнули – островитяне и островитянки, мужчины и женщины, дети и сироты, волонтеры и негодяи и все, кто в промежутке. Все вдохнули споры смертоносного гриба, и Граф Олаф, который, опрокинувшись на песок, продолжал хохотать, тоже вдохнул, и в один миг с расколом острова было покончено, поскольку все, не исключая, естественно, и бодлеровских сирот, внезапно стали участниками одного и того же несчастливого события.