– Какие-какие войны? – удивился Мэддокс, присаживаясь рядом с Хольгерсеном, чтобы лучше рассмотреть татуировку.
– Здесь сказано, что в советских трудовых лагерях заключенные всячески стремились стать ворами в законе, но когда Гитлер вторгся на территорию Советского Союза, Сталину понадобилось пушечное мясо, и он предложил узникам ГУЛАГа свободу, если они пойдут воевать. – Хольгерсен бросил жвачку в рот и, увлеченно чавкая, продолжал: – Воры в законе демонстрировали свой статус в том числе через систему татуировок и символов, которые до сих пор в ходу в преступной среде…
Мэддокс открыл следующее изображение краба: тот же размер и детали, только эта татуировка была сфотографирована у заключенного из Монреаля, который забросал гранатами парикмахерскую, принадлежавшую жене главаря соперничающего клана ирландской мафии в Квебеке.
– Точно такие София Тарасова описала Касс Хансен, – подытожил Мэддокс.
– Этот Сталин был просто кромешник, – добавил Хольгерсен, кивнув на монитор. – Там сказано, что по окончании войны он упрятал добровольцев-заключенных обратно в ГУЛАГ. Типа, поимел – и до свидания. Ну, дальше те, кто отказался воевать за Сталина и остался в тюрьмах, назвали вернувшихся предателями – ссученными – и попытались этих так называемых сук опустить так, чтобы ниже некуда. В ответ «суки» начали сотрудничать с лагерным начальством. Так они не просто выжили, но и нехило пристроились в системе и сделали жизнь воров старых понятий совершенно невыносимой. В результате с сорок пятого по пятьдесят третий случилась целая серия «сучьих войн», когда заключенных ежедневно убивали пачками, а тюремная охрана только радовалась возможности подсократить контингент и освободить камеры… – неожиданно Кьель выплюнул жвачку в корзину для бумаг.
Мэддокс покосился на напарника.
– Передоз никотина, – пояснил тот, помахав пальцами у рта и состроив гримасу.
– Продолжай, – попросил Мэддокс.
– Когда Сталин сыграл в ящик, из «гулагов» разом освободили около восьми миллионов заключенных. Из тех, кто выжил в «сучьих войнах», вывелась новая порода преступников, не связанных воровскими понятиями чести: каждый стал сам за себя и сотрудничал как миленький, ежели припрет. Дальше идет время расцвета черного рынка… Так, а затем, когда в семидесятые и восьмидесятые Советский Союз начал рушиться, США увеличили квоту на иммиграцию, и эти милые ребята толпами ринулись из России в Израиль и Америку. Многие осели в южном Бруклине: Брайтон-Бич – маленькая Одесса… С этого времени русская мафия начала распускать свои щупальца по территории Штатов.
– Хорошая работа, – похвалил Мэддокс, взглянул на часы и поднялся, взяв пальто: – Флинт связался с ванкуверским отделом по борьбе с оргпреступностью и рассказал им о девушках со штрихкодами. Его сразу соединили с руководителем особой объединенной следственной группы…
– Что еще за группа?
– Не говорят, темнят. Направили двух своих представителей к нам на остров для личной встречи. Хотят поглядеть, что у нас есть.
Хольгерсен чуть наклонил голову набок:
– А что Флинт им рассказал?
– Только что у нас есть шесть несовершеннолетних со штрихкодами, судя по всему, ввезенных через порт Ванкувера при содействии «Ангелов ада». Объединенной следственной группе сразу загорелось сотрудничать.
– Поделятся своей информацией с нами или тупо заграбастают то, что нарыли мы?
Мэддокс натянул пальто:
– Завтра узнаем.
– Погодите, погодите, это же «маунти», федералы, наверняка там и Интерпол подключился, а то и ФБР, раз «Аманда Роуз» со своим борделем моталась туда-сюда вдоль американских берегов! А мы мелкая сошка из Виктории. Спорим, они выдернут у нас это дело, как ковер из-под задницы!
– Слушай, давай все завтра, – Мэддокс щелкнул пальцами, подзывая Джека-О, дремавшего в корзинке под столом, и подхватил подковылявшего пса.
Хольгерсен взял со стула куртку:
– Босс, а вдарим по пиву с бургером в «Свинье»?
– У меня ужин с дочерью. Пока.
Мэддокс вышел, оставив Хольгерсена стоять и глядеть ему вслед. Он толкнул дверь, в который раз гадая, что движет этим парнем и насколько ему можно доверять. Что-то в Кьеле Хольгерсене не давало ему покоя, и от этого Мэддоксу было не по себе.
Глава 24
Кьель Хольгерсен отправился в «Летающую свинью», благо гриль-бар находился буквально по соседству с управлением. Не без тонкой иронии заведение получило свое название из-за почти исключительно полицейской клиентуры. Войдя, Кьель огляделся, привыкая к приглушенному свету. Зал был полон. Владелец «Свиньи» Колм Макгрегор, дородный шотландец, сам обслуживал посетителей. Над рябой от чеканки медной стойкой сгорбился растрепанный беловолосый Лео. Он был не один – Кьель с удивлением разглядел рядом судебного психиатра Рейнольда Грабловски: ему и в голову не приходило, что они общаются.
Хольгерсен успел заметить, что Лео показывал Грабловски какую-то распечатку, но старый детектив сразу сложил листок вчетверо и убрал в нагрудный карман. Грабловски похлопал Лео по плечу и поднялся на ноги.
– Что вы, док, – сказал Кьель, – не уходите из-за меня.
Черные, как ночь, глаза за круглыми, как у Джона Леннона, очками впились в Хольгерсена.
– Детектив, – отозвался Грабловски с легким немецким акцентом. Губы раздвинулись в хищной улыбке, делавшей его похожим на хорька, но глаза остались серьезными. – Я спешу. Приятного отдыха, – и он прошел мимо к выходу.
Забравшись на освободившийся барный стул, Хольгерсен невзначай бросил:
– Не знал, что вы с Грабом дружбаны.
Лео залпом вылил в горло остатки виски и показал Макгрегору долить. Глаза у него были сонные – должно быть, рано встал сегодня.
– Я отыскал для него кое-что интересное.
– Насчет чего?
Старый коп уставился на Хольгерсена, явно соображая, как ответить, отчего Кьелю стало еще любопытнее. Он сменил тему, рассудив, что к таинственному листку можно вернуться и потом, когда от выпитого Лео окончательно размякнет.
– Ты, гляжу, штаны-то отстирал!
– Вот зараза эта Паллорино, – пробубнил Лео. – У меня запасные в шкафчике висели…
Макгрегор поставил перед Лео новую порцию виски, а Кьель попросил для себя «Хейнекен» и вегетарианский бургер с луковыми кольцами.
Лео глотнул чуть не полбокала и посидел молча.
– Как со штрихкодовыми продвигается? – спросил он наконец.
Макгрегор принес «Хейнекен». Хольгерсен взял бутылку и отпил из горлышка:
– А-а-а, ничего нет лучше первого глотка!
Лео смотрел на него не мигая.
– Хорошо продвигается, – ответил Кьель.
– И все?
– Ага, – Хольгерсен снова приложился к бутылке.
Лео выругался.
– Ты-то хоть делом занят. Если бы твой босс-приятель не поставил меня на убийство этого бродяги, я бы тоже участвовал в расследовании. По-моему, Мэддокс хочет выжить меня из отдела, потому что трахает Паллорино, а она мечтает мне отомстить.
Кьель приподнял бровь:
– Даже бездомным нужно правосудие – кто-то же должен ими заниматься.
– Зараза эта Паллорино, – повторил Лео, потом воровато огляделся и понизил голос: – Хочешь хорошую новость?
– О Паллорино?
– Да, о Паллорино!
– Если у меня от этого потом будут неприятности, – начал Кьель, поднося бутылку к губам, – тогда лучше не надо. Я предпочитаю кофе в кружке, а не на брюках.
– Ты к ней подлизываешься, что ли? Боишься рассердить новую метлу?
– Да катись ты… Выкладывай свою новость!
Кьель не ошибся: Лео так и распирало от желания поделиться секретом.
– Короче, стою я в отсеке для наблюдателей у допросной Б, и вдруг
