— Есть смысл не доводить до кровопролития. Ты вот уже готов бросить баллисты против деревянного строения, в котором находятся люди, и ты их погубишь. А если поведешь своих на приступ «черепахой», то здание расположено на таком удобном месте, что засевшие там местные поганцы расстреяют твоих солдат, как на стрельбище, попадая под щиты.

— И что ты предлагаешь, — устало потер руками лицо не спавший двое суток начальник форта. — Тебе легко говорить. Следуешь в Рим на повышение, свое отвоевал.

— Именно что отвоевал. И понимаю, что ты еще молод и горяч, а опыта мало.

У коменданта, молодого офицера, хватило мужества честно признаться:

— Да, это вообще мое первое серьезное назначение на такой пост. Я до этого командовал обычной центурией в легионе. Могу построить солдат в боевой порядок, могу повести их в бой. Но все эти хитросплетения отношений?

— Не возражаешь, если мой центурион попытается исправить ситуацию, насколько это возможно. Уверен, все получится.

Комендант кивнул — он сейчас принял бы помощь даже нимфы Цирцеи. И Фонтей отправил туда Гайю — без оружия, без доспехов… И ей удалось вывести из высокого, лишенного окон строения, предназначенного для хранения урожая, вереницу заплаканных, измученных ожиданием женщин с ребятишками, цепляющимися за подолы или сидящими на руках у матерей. Все они были напуганы тем, что либо римляне закидают амбар с помощью баллист раскаленными камнями, чтобы сжечь этот оплот местных бунтарей, либо сами бунтари подожгут строение вместе с заложниками, чтобы еще больше досадить легионерам.

Но больше всех оказались потрясены сами легионеры, когда узнали, что их жен и деетй спасла очаровательная тоненькая девушка, которую они сразу и не разглядели среди небольшого отряда прискакавших под вечер запыленных и усталых всадников.

…Гайя не любила вспоминать те несколько часов переговоров… Но во сне почему-то переживала их вновь и вновь. Ее сводил с ума сон, когда стены оживают, колеблются, что-то шепчут, изменяются, тянутся щупальцами, а ты при этом стоишь, понимаешь, что дом имеет разум и хочем тебя пленить, и разговариваешь спокойно с кем то, пытаешься вытащить кого то. Во сне она понимала, что если уговоришь отпустить, то сможешь спасти других, причем они считают, что все в порядке… и их тоже надо уломать уйти до того, как…

Да, если бы она тогда допустила бы хоть одну ошибку не только в словах, но и в интонации, в неосторожно поднятой брови, одновременно уговаривая и женщин, и захвативших их галльских воинов с множеством сплетенных косичек на голове — то они все сгорели бы, потому что предводитель бунтарей держал наготове факел, а все снопы, хранившиеся в амбаре, оказались пропитаны разлитым маслом.

Гайя встрепенулась и села на соломе, невольно застонав от жестокой боли в постоянно кровоточащей ране. Она облизнула сухие, шершавые губы, попыталась нащупать в изголове предусмотрительно оставленную Рагнаром чашу с водой — и наткнулась на понож, затянутый ремнями вокруг чьей-то голени.

Она не заметила, как оказалась уже в боевой стойке. Перед глазами плыло от еще действующего отвара, она едва держалась на ногах — но противников оказалось трое. Они даже не доставали оружие, желая взять ее сначала живой, чтобы хорошенько позабавиться по очереди и всем вместе с беззащитной девушкой.

— Что, сучка, — насмешливо прошипел ей один из нападавших, с тудом блокируя ее удары. — Первой нападаешь? Любишь быть сверху? Так давай, не стесняйся.

Теснота камеры в какой-то степени помогала Гайе — наемники не могли напасть сразу с трех сторон, и она оказалась вначале наедине не с тремя, а с двумя мужчинами. Понимая, что долго ей не простоять, девушка, ведомая мощными инстинктами воина, невольно начала просто убивать. Первый из нападавших свалился к ее ногам после резкого удара по горлу, от которого захрустел не только надгортанник, начисто сминая трахею, но и позвонки. Второго она схватила за густые волосы, спускающиеся до плеч, нагнула, ударила несколько раз коленом в пах и по носу, а затем разнесла его головойуспевшую перевернуться на полу глиняную чашу, в которой Рагнар оставлял ей питьевую воду. Жесткий контроль снова взял верх только тогда, когда она уже направляла голову противника к выпуклому днищу чаши, и поэтому осколки от соприкоснувшейся с его черепом посудины не воткнулись в глаза и лицо, а всего лишь разрезали ему лоб и темя. Но и этого хватило для того, чтобы кровь хлынула мощным потоком, и, как только мужчина попытался поднять голову, почувствовав отсутсвие железной хватки на своем затылке — ему тут же залило глаза, лишая возможности что-то разглядеть в и без того полутемной камере.

Гайя с трудом перевела дыхание — перед глазами стояла сплошная плавающая мгла с красными сполохами. Внезапно тьма сгустилась еще больше — это третий наемник, обнажив меч, наконец-то смог прорваться в камеру, наступив на тело того, что лежал с выломленным кадыком. Мягкий живот трупа заставил его на мгновение потерять равновесие, и Гайя нанесла ему удар ногой, выбрасывая из камеры спиной вперед. Но это было все, на что она была способна в ближайшее время. Девушка почувствовала, что резко потеряла все силы и, проклиная ренитино пойло, привалилась к холодной стене, приготовившись дать последний бой в своей жизни.

Но в коридоре раздались крики, топот — и вот она уже куда-то взлетает, а над ней такие знакомые, сверкающие в рассветном луче, пробивающемся в окошко камеры, зеленые усталые глаза Рагнара:

— Вот мерзавцы! И время-то как удачно выбрали, когда все только что на утренню пробежку выскочили. И в казарму проникнуть удобно, и внутри никого нет.

— И куда их? — поинтересовался, подходя к другу и вытирая пот со лба, Таранис, разделавшийся в коридоре с третьим наемником.

Рагнар заметил меч в руках друга:

— А что, все кельты не могут пройти мимо, не отняв у человека последнее?

Таранис фыркнул, но тут же осекся, увидев смертельно-бледное лицо девушки, бессильно привалившейся к широкой груди северянина.

— Давай к Рените ее! Бегом!

Мужчины вдвоем, словно и не провели бессонную ночь в малом триклинии дворца среди разнуданных матрон высших слоев римского общества, приближенного к Октавиану, понеслись бегом через все коридоры и портики, сберегая при этом свою драгоценную ношу.

Рагнар на бегу почувствовал, как она теплым клубочком зашевелилась у него в объятиях. Он остановился.

— Куда ты меня тащишь?

— К Рените. Ты сознание потеряла опять. И не удивительно — опять весь бок в крови. Повязка мокрая. Но ты их лихо разделала. Горжусь тобой, сестренка.

Она затрепыхалась сильнее, пытаясь вырваться из его осторожных объятий, и ей это удалось, потому что Рагнар боялся прижать девушку сильнее, чтобы не причинить ей боль.

— Не надо! Это же она тебе дала ту дрянь? Я до сих пор толком в