— Может, вина?
— Очередная сладкая липучка, — он опустил на стол ее руку с чашей розового густого вина. — И тебе не советую.
— А что советуешь? — она лукаво прищурилась.
— Молоко козье, — брякнул совершенно искренне Рагнар, не желая обидеть Юлию.
Она надула губки:
— Считаешь меня маленькой?
Он встал во весь свой рост:
— А то!
Юлия рассмеялась, глядя с кушетки на него, задрав голову вверх:
— Верю! Точно! Да, именно ты!
— Что? — уточнил он.
— Во сне! Я же говорила, у меня память как репейник! Я никогда не ошибаюсь на лица. Не веришь? Проверь! Я тут еще кое-кого встретила. Уж чсто она тут делает, не знаю.
— Кто это «она»?
— Офицер из дядиного отряда.
— Так, — присел снова рядом с Юлией ошеломленный догадкой Рагнар. — Как это офицер римской армии может быть «она»? Это только женщины моего народа способны взять в руки оружие и со своими мужчинами в одном строю защищать родное селение.
— Не знаю, — смутилась Юлия. — Я не спрашивала. Но дядя, когда с должности легата его перевели сюда, префектом какой-то очень страшной и важной когорты преторианцев, привез с собой несколько своих офицеров. И в том числе женщину-центуриона. Она к нам и домой приходила в гости часто, обедать. Ее тетя Гортензия хорошо принимала. Она такая веселая и красивая, и во всем понимает. И даже готовить умеет.
— Лепешки на лопате? Над костром? — хохотнул Рагнар.
— Почему? Какие лопаты у нас в триклинии? — снова надулась Юлия. — У нас вообще-то приличный дом. Мясо она готовила. С овощами. И травами. И пирожки с медом.
— Ну, хорошо. А почему ты решила, что она центурион-то? По пирожкам? Она их в форме щитов лепила?
— Как же я могла ошибиться? У меня вся родня офицеры. А она всегда в форме приходила. Я ее никогда в платье и не видела. И волосы всегда были туго заплетены в косу такую, как к голове приросшую с затылка вниз. Она обещала мне показать, как самой заплести. Но не успела, исчезла куда-то.
— Из триклиния прямо? Как дым?
— Нет, просто перестала приходить в гости. Я у дяди спросила, он сказал, что дел у них увсех по горло. Он и сам домой не всегда пообедать заезжает, тетя обижается. И ночами иногда пропадает на службе. Вернется, как по канализации лазил, грязный, усталый, в ванну и спать. А ночью опять как гонец прискачет, он доспехи с закрытыми глазами наденет, на коня и снова…
— Да, — покачал головой Рагнар, смутно догадываясь, кто же дядя у этой красавицы. — И вот пока твой дядя так рьяно защищает ваш же город, ты на его деньги ходишь по сомнительным вечеринкам да еще и ночь с гладиатором решила себе позволить?
— Ты меня решил воспитывать? Тоже мне, учителишка! — взъярилась Юлия, покраснев так, что едва не соперничала с крпныйми светло-алиыми вищнями на серебряном подносе. — Ты, наверное, и не воин вовсе! Точно, проворовавшийся грамматик!
— Кто?
— Учителишка из грамматической школы. Ходила я в такую. Отец считал, что вредно для истинной римлянки получать образование только из рук рабов-греков. Сказал, что надо быть ближе к народу, и отвел меня в семь лет в грамматическую школу нашего квартала. Мы тогда на Виминале жили. В школу с кособокими скамейками и вечно пьяным хромым отставным декурионом, который еще и ферулой по рукам бил мальчишек, когда они проказничали! Вот и представь, я сидела с грифельной доской и печеньем-буковками среди дочек фуллонов, пекарей и кровельщиков!
— Это так плохо?
— Они пахли чесноком!
— А я? Ты разве не чувствуешь? Мы же его и едим горстями, и даже в масло, которым растираемся, сок чеснока добавлен.
Она принюхалась:
— И правда… А зачем чесноком растираться? Мне вот лавандовое масло нравится. А та центурион любила лотосовое.
— Лотосовое… — мужчина задумался и уже не сомневался больше. — А чесноком? Чтобы кожа была красивая и здоровая. Римлянам на радость полюбоваться на арену. Все для вас, почтенные квириты.
Она уловила сарказм в его голосе и примирительно провела по узору своими пальчиками с длинными светло-розовыми ноготками:
— Не обижайся. Я и правда, не знаю, что несу…
— Волнуешься? — он едва не рассмеялся, но уже по-доброму.
— Ага, — она наклонила голову и стала сплетать волосы в свободную косу.
— Так все же? Что бы ты хотела сейчас? Приказывай.
Она смутилась:
— Прости. Правда, глупо вышло. Но я как увидела тебя там, так словно голову потеряла. Я ж и идти на ту вечеринку не хотела, подружки уговорили. Меня же тетя Гортензия никогда никуда не пускала. А дядя разрешил, сказал, что я должна в своем круге вращаться.
— Ты и закрутилась. В этом своем круге.
Юлия сокрушенно вздохнула.
— Понимаешь, я же не знала. Девочки сказали, там ничего такого, фрукты, легкое разбавленное вино, красивая вилла на берегу Тибра, настоящие гладиаторские бои прямо вблизи. Вот в цирк мне дядя совсем не разрешил. А так хотелось на гладиаторов посмотреть!
— Почему? Я б понял, если бы на рыбок золотых.
— Как почему? А где я еще настоящий бой увижу? С детства слышу про сражения, про войну. Шрамы у отца и у дяди видела. Даже эта центурион как-то повернулась так, что у нее туника форменная бедро совсем приоткрыла, так там такой шрам, что я даже испугалась. Спросила у нее, было ли больно, а она только засмеялась и сказала, что не только забыла уже, но и даже тогда толком не заметила такую ерунду.
«Гайя?! Шрам этот на бедре, лотос… Да и ее манера сражаться мечом, ее выносливость, ее умение одним движением руки свалить на землю обидчика… Да она и не похожа на избалованную и взбунтовавшуюся племянницу ихнего императора…» — в голове Рагнара все части мозаики сложились воедино.
А Юлия продолжала:
— Вот я и решила посмотреть на мужчин с мечами вблизи.
— И как, посмотрела?! — он не сдержал смеха, вспомниив эти потешные бои с тупым оружием.
— Что-то мне показалось, что там все не так… И зачем мужчине глаза красить? Вот ты сейчас намного красивее, чем там.
— Спасибо, — уже в голос хохотал Рагнар. — Да, птица… И что с тобой делать? Прикажешь принести мне меч?
Она опустила глаза:
— Вообще-то, я б хотела посмотреть… Но это же совсем будет странно… Похоже, не надо мне было приходить сюда.
— Похоже. Но я все равно рад знакомству. Давай-ка выпутываться, пока не поздно. Ты же не пешком пришла?
— Рабы с лектикой ждут.
— И хорошо. Они смогут доставить тебя в безопасности? А то уже стемнело. Дядя небось с факелом бегает. И тетя с пестиком от маслобойки.
Девушка рассмеялась
