Кэм, догадавшись по выражению его глаз и по сбитым в кровь рукам о том, что твориться в душе этого сурового воина, взял друга за плечи:
— А она очнулась. В полном сознании. Будет жить! И, знаешь, я рад даже, что ты о ней переживаешь. Это хорошо, что у Гайи столько надежных друзей.
— Она сама надежный друг.
— Это да, — согласился Кэм.
— Увидеть ее можно?
— Она заснула. Я б не стал ее беспокоить. Но обязательно передам, что ты приходил.
— Кстати, ты куда это собрался? Может, я тогда возле нее побуду? Ты скоро?
— Хочу притащить все же Рениту. Здесь недалеко до дома Гайи, где они теперь обитают с Таранисом и дитем.
— Давай. А я все же дождусь твоего возвращения. Хотя сталкиваться с этой шебуршащей мышью облезлой ни малейшего желания.
— Вот нашла у вас коса на камень! — воскликнул Кэм, взлетая на коня. — Она хороший врач и хорошая подруга Гайи. А уж какая она мышь, пусть Таранис разбирается. В конце концов, была бы она другая, ребятам неловко было бы при ней валяться голыми ну и сам понимаешь…
— Понимаю, — кивнул Волк. — Сам через это прошел. И не хотел бы при Гайе обмочить подстилку…
— То-то и оно, — и Кэм умчался.
Но в двух шагах от собственных ворот он увидел бегущую фигуру в белой тунике.
— Кэм! — Дарий задыхался от бешеного бега и волнения. — Она жива?
— А тебе какое дело? — придержал коня Кэмиллус. — Ты хотел ее убить? И ты разве когда промахивался?
Дарий даже не застонал, а взвыл, хватаясь руками за голову. Кэм, испугавшись, что Дарий сейчас сойдет с ума и действительно превратится в одного из тех безумцев, что в зловонных лохмотьях бродят возле храмов и по рынкам Рима, выпрашивая подаяние и бормоча себе под нос то молитвы, то проклятия.
— Успокойся. Жива она. Держи себя в руках, — брезгливо бросил он, подавая коня вперед.
— Можно мне ее увидеть?
— Нет. Нагляделся. И мы на тебя нагляделись. Пошел вон. Мы все теряли товарищей. Но при этом не пытались убить тех, кого в этот раз не достали враги. Ей что, мало ран?
— Не знаю, что и нашло. Как во сне кошмарном. Сначала Ксения, а теперь и Гайя.
Сердце Кэмиллуса болезненно сжалось — Дарий был его давним боевым товарищем, и вместе прошли они многое, и долго думали, что потеряли друг друга навсегда, когда превратности войны раскидали их на несколько лет — израненный Кэмиллус попал к кочевникам, а Дария подобрал все же свой патруль и его переправили в Рим долечиваться, а там и в когорту спекулаториев назначили как проявившего героизм перспективного и храброго офицера.
— Дарий, — примирительно сказал Кэм, в душе которого боролись противоречивые чувства. — Мы это все обсудим позже. Сейчас мне надо привезти Рениту, и я спешу. Вытирать тебе сопли мне некогда. Возвращайся в лагерь. Дел полно, руки твои все равно нужны, да и сам свои мысли приведешь в порядок на тренировке. Прости, я слишком зол сейчас. А Гайя все равно спит, и тревожить ее я просто запрещаю.
Дарий понурил голову и прислонился к стене здания, а Кэмиллус умчался вверх по узкому переулку.
Гайя проснулась, едва погрузившись в дрему — она почувствовала на себе пристальный взгляд.
— Волк? Что ты тут делаешь? — слабо улыбнулась она, борясь с одуряющей слабостью и головной болью.
— Тебя навещаю. Можно?
— Конечно. Но что-то я плохая сейчас хозяйка… Не смогу развлечь тебя даже беседой, — попыталась пошутить девушка.
— И не надо. Я убедился, что с тобой все в порядке, и тебе надо просто отдохнуть. И сейчас уйду.
— Волк! — окликнула его вслед Гайя. — Прошу тебя… Не трогай Дария… я не держу на него зла. Он слишком любил.
— Я тоже когда-то любил. И, к сожалению, долгие годы считал себя умершим и сожженным на погребальном костре вместе с моей девочкой-женой. А вот увидел тебя… И понял, что жизнь прекрасна.
— Не преувеличивай.
— Это правда. Все, спи. Отдыхай, а мы все тебя будем ждать в наши ряды, — Волк не удержался и едва ощутимо коснулся кончиков ее волос.
Она улыбнулась ему и снова бессильно откинулась на подушку, борясь с наваливающимся головокружением. Волк выскользнул из спальни, кивнув пожилой опрятной рабыне с чашей свежего питья в руках возвращающейся в спальню:
— Я буду в атриуме. Понадобиться помощь, зови.
Гайя боролась с тошнотой, накрывающей ее темной влажной пеленой. Подушка казалась ей то раскаленной, то ледяной. Она начала снова проваливаться в сон, но кошмары были настолько явственны, что она не могла понять, Аид явился вслед за Волком в спальню Кэмиллуса или просто снится ей.
— Ты непослушна, девочка, — грозный бог подземелья опирался на свой неизменный двузубец, а за его спиной черным туманом клубилась тень Цербера, и Гайя почувствовала, как страшный пес подземного мира лизнул ее руку, свесившуюся с ложа. Она даже коснулась вроде его густой шерсти и почувствовала, какая она жесткая и холодная.
— В чем я провинилась, могущественный Плутон? — губы ее были непослушны, и она едва смогла произнести одно из имен этого страшного божества.
— Ты невеста двух женихов, помни это…
— Помню. И я люблю их обоих…
Она хотела спросить, что же ей делать со всем этим и даже хотела попросить Аида забрать все же ее с собой, чтобы не мучить ни Марса, ни Кэма, а теперь еще и Волк пугал ее своей откровенностью…
Но резкий стук заставил ее встрепенуться, и она при поднялась на постели, поняв, что все предыдущее было сном, и не ясно теперь, не страшнее ли явь снившегося кошмара.
Вынырнув из сна, она увидела перед собой знакомые серые глаза, полные неприкрытой боли и отчаяния, и удивленно выдохнула: — Дарий? Что ты тут делаешь?
— Прости меня, — Дарий, спрыгнувший с подоконника, бросился на колени возле кровати. — Не мог не увидеть тебя и не попросить прощения. Прости меня, Гайя.
Он робко коснулся ее руки, и Гайя вздрогнула, а Дарий подумал, что это все, конец и она не простит.
— Прости, — снова шепнул он хрипло и встал, чтобы уйти.
Гайя попыталась его удержать, приподнялась на постели и потянулась за тяжело переставляющим ноги Дарием, но впервые в жизни не удержала равновесия и начала падать рядом с краем кровати. Дарий среагировал мгновенно — сказалась многолетняя выучка. Она резко развернулся, прыгнул к ней и успел подхватить девушку как раз в том момент, когда она могла удариться о резной край кровати тем же самым виском.
Он сжимал ее в руках и чувствовал, как у него трясутся руки — она едва не погибла второй раз
