— Без потерь?

— Один в госпитале.

— Хорошо, что жив остался, — медленно произнес Дарий, и глаза его опять заволокло туманом. — Харон сегодня вдруг остался без работы.

Его красивые губы исказила кривая усмешка, и Гайя не выдержала:

— Хватит! Можно подумать, Ксения была дорога только тебе! Мы все о ней скорбим. Но мы боевое подразделение, и потери неизбежны!

— И поэтому ты так хладнокровно послала ее в бой? И, кстати, ты же сегодня вроде тоже мальчишку, который в госпитале сейчас валяется, отправила на убой?

— На убой? Дарий. Что ты несешь? Тебя не было в тот момент. Если хочешь, я тебя могу посвятить в подробности.

— Не хочу. Не хочу слушать твои холодные рассуждения о долге перед Римом и готовности отдать жизнь. Не знаю, как ты и я, но Ксения точно ничего у Рима не одалживала! Ей не за что было платить Риму своей жизнью!

— Ты еще скажи, что я посылаю в бой детей, чтобы стать легатом поскорее! — нарочно взвилась Гайя, видя, как погружается Дарий в пучину безумия и желая вырвать его из той потусторонней реальности.

Ее уловка удалась — Дарий издал яростный рык и выхватил меч, замахнувшись на нее. В обычной ситуации Гайя легко бы отклонилась бы, перехватила бы его руку и бросила б наземь, отобрав меч — и такой поединок заставил бы вернуться сознание воина.

Но сказалась безумная усталость — и она не успела на полпальца, а Дарий, уже спохватившийся, что творит, но не сумевший остановить начавший свой полет меч, лишь развернул его слегка. И поэтому клинок не врубился ей в голову, а лишь скользнул чуть выше виска, рассекая кожу. Прядь золотых волос упала на утоптанную серую землю, а следом хлынула густая вишневая кровь, заливая ее лицо и белую тунику.

Волк и Кэм разом обернулись на лязг извлекаемого из ножен клинка. Но не успели прыгнуть к ним — настолько мгновенно все произошло. Кэм подхватил за плечи заваливающуюся назад окровавленную девушку, а Волк зажал руку Дарий вместе с мечом, в мгновение ока и без особых усилий согнув сильного и тренированного мужчину таким образом, что он не мог даже шевельнуться.

— Удавлю своими руками, — прошипел Волк на ухо Дарию. — Будешь у Табулярия милостыню просить до конца дней.

— Не надо, — внятно, но слабым голосом произнесла Гайя, и Волк услышал ее, остановил занесенный для удара кулак.

— Ее благодари, — Волк отшвырнул Дария, отобрав у него меч.

— Гайя, — выдохнул Дарий, обретая разум и готовясь расстаться с ним вновь, едва увидел, что натворил.

Кэм молча подхватил окончательно потерявшую сознание девушку и побежал с ней на руках в сторону госпиталя, а Волк удержал рванувшего было за ними Дария:

— Ты уже там не поможешь…

— Я убил ее? Всеблагие боги! О Адрастея, за что ты наслала на меня безумие?

— Возможно, и убил. Висок. Что там говорить. А не насмерть, так она может просто не встать больше. Неизвестно, что лучше, — Волк окинул взглядом Дария. — Не знаю теперь, возвращать ли тебе меч. Под арест бы тебя надо, чтоб охладился.

— Не надо. Я уже насиделся в храме. Меня же жрецы выгнали утром. Сказали, что такая скорбь неугодна богам. Что богам Рима виднее, чью жизнь прервать.

— И ты решил им помочь? И напал на Гайю? Ты хоть знал, что она и в бою побывала ночью, и до утра жрецов допрашивала? Да как она вообще на ногах стояла, не понятно.

Дарий застонал.

— Иди уже. Ты сам себя наказал. И наказывать еще и всю когорту. И того же Квинта, тебя подменяющего, я не хочу, — Волк вернул Дарию меч и оставил его одного.

Кэм с Гайей на руках, зажимая одной ладонью кровоточащую рану у нее на голове, ворвался в палатку к Планкусу:

— Помоги…

Врач вскочил на ноги с койки, на которую прилег после бессонной ночи со своими подопечными и утра, заполненного перевязками и другими процедурами:

— На стол. Вот незадача! За волосами ничего не видно! Густые, вьются. Все с кровью перемешалось, ничего не разобрать. Сбривать придется.

— Нет! — зарычал Кэм. — Я промою каждый волосок. Ты ей жизнь сохрани, главное.

Планкус, в отличие от Рениты, которая взбеленилась бы от попыток спорить с ней, молча приложил к ране кусок полотна, пропитанный отваром, способным остановить кровь, и закрепил его несколькими оборотами бинта. Он умелыми движениями осторожно смыл кровь с ее лица и невольно восхитился вслух:

— Какая же она красивая… Черты лица словно из мрамора выточены на редкость старательным скульптором.

— Она выживет? — прервал его Кэм.

— Вот все, что можно сделать сейчас. И ей нужен покой. Полный покой. Тишина, полумрак. Поить больше. А вот кормить я б не стал до завтра. Она без сознания довольно долго, значит, может быть поврежден мозг. Организм сильный, но надо дать ему время.

— Я могу забрать ее к себе домой?

— Домой? В смысле? В палатку?

— В обычный дом. В Риме.

— Комната на пятом этаже инсулы где-то в Эсквилине?

— Дом. Мой собственный. Я Марциал. Кэмиллус Марциал, патриций. Хотя с Эсквилином ты почти угадал. На Циспии дом…

— Ого, — не сдержал удивления врач, разглядывая этого необычной внешности человека, к тому же оказавшегося, судя по всему, очень состоятельным человеком, раз обладал домом в отстраивавшемся заново богатыми домами районе. — Тогда да.

Кэм гнал коня как безумный. Он пронесся мимо караульных, не обращая внимания на бегущего за ним изо всех сил врача, пытающегося остановить:

— Погоди! Я же не сказал тебе, что можно ее схватить и утащить! Выздоравливать хорошо будет в хороших условиях! А отлежаться надо под присмотром врача!

Планкус, хоть и был здоровым крепким парнем под стать своим новым пациентам, но за конем угнаться не смог. Зато на его крик выскочил Друз и, уяснив, что произошло, заверил врача:

— Кэмиллус ее уже выхаживал. Да и сама Гайя очень сильная. Не только физически. У нее воля к жизни потрясающая. Ты тут несколько дней, и всего не знаешь. А она уже на моей памяти раза три в лежку лежала. И вставала. Правда, ее подруга, врач, которого ты сменил на этом месте, выхаживать ее помогала. Но она сама больше справлялась. А сколько и не говорила вслух. Я просто чуть больше замечаю. Тяжко ей бывает. Уже ведь не юная девочка.

— А сколько ей? Видел два раза, и то мельком. Нанимать приезжала. Да вот на выезде, когда Лукания за руку держала. Знаешь, парень мог бы и уйти. Не от ран самих, а от боли и кровопотери. Она удержала.

— Двадцать восемь вроде.

Планкус присвистнул:

— Надо же. Я врач и то ошибся. Тело как у молодого парня. Крепкое и сильное. Она выкарабкается. И где живет Кэмиллус? Я же имею право ее навестить.

— Имеешь. Но