— Да что угодно позволю, — Дарий попытался не застонать сам, стянув с нее маску и обнаружив восковую бледность на ее всегда румяном и свежем личике. — Не закрывай глазки! Посмотри на меня.

— Ты красивый… — послушно разлепила тяжелеющие веки Рыбка. — И так хорошо держишь на руках. Ты будешь хорошим отцом.

— Конечно, — поцеловал он ее, пытаясь передать свое теплое дыхание ее холодеющим на глазах губам.

Он сдвинул с ее лица черную ткань, и буквально по губам прочитал то, что попыталась сказать ему Рыбка совсем неслышным, шелестящим голосом:

— Он родится весной… все будет цвести…

Дарий едва не закричал, постигая смысл ее слов. Перед глазами пронеслись все их безумные ночи любви, жаркие объятия и искреннюю, откровенную страсть юной жрицы. И вот тут его пальцы нащупали рукоятки двух ножей, вонзившихся совсем рядом в ее грудь так плотно и глубоко, что кровь не смогла вытекать наружу.

Рыбка вздрогнула и ненадолго открыла глаза — посмотрела еще раз на Дария, вздохнула и снова тихо задремала у него на руках, наливаясь свинцовой тяжестью и обвисая всем телом.

Мужчина выпрямился со своей скорбной ношей на руках, и ребята расступились, пропуская командира к выходу. Его помощник быстро сориентировался и взял командование на себя — предстояло еще доставить в лагерь и допросить задержанных, да и состояние Рутилия не радовало, потому что юноша так и не пришел в сознание.

— И Рениты, как на зло, нет, — тихо пробормотал Тит, придерживая голову товарища, пока остальные поднимали его на руки.

— Похоже, Рыбке нашей уже и сам Эскулап бы не помог, — также тихо отозвался его напарник. — Не повезло девчонке. Просто не повезло. Ни ошибок ничьих, ни случайностей. Просто Фортуна не так крутанула колесо.

Тит кивнул, соглашаясь:

— Что поделать. Все мы рискуем. И есть за что. По крайней мере, она погибла победительницей. Судя по всему, грло поганцу она уже смертельно раненая перерезала. И командиру крикнуть успела. А то бы в спину пропустил.

— Ее же Гайя сама часто тренировала. Могла бы Рыбка ей на смену вырасти.

Мужчины подняли своего раненого товарища и стали осторожно выносить на улицу вслед за Дарием.

Дарий шел с мертвой девочкой на руках как во сне. Те ступеньки лестницы, которую его отряд преодолел за считанные мгновения, сейчас казались ему бесконечной дорогой в царство Аида. С каждым его шагом тело становилось холоднее и тяжелее — так ему казалось, и он объяснял это тем, что рыбка все дальше уходит от него по полям асфоделий, к лодке Харона.

Он вспомнил ее, смеющуюся, бегущую обнаженной по обманчиво зеленой поверхности болота — ее могли убить десятком стрел, но никто не решился, настолько она казалась неземной и нереальной с этой розовой кожей, светлыми развевающимися волосами за спиной, букетами цветов в руках… Дарий проклинал себя — зачем он позволил ей встать на путь воина, зачем разрешил участвовать в боевой операции? Хотя второй голос и подсказывал ему — тысячи воинов доживают до старости и почетной отставки, а такие же тысячи людей гибнут от нелепых случайностей, и все это в руках богов.

Маска свалилась с запрокинувшейся головы девушки, когда Дарий встал, и шпильки не выдержали тяжести навалившейся на них косы — роговые дуги еле слышно звякнули об пол, и светлые волосы скользнули по его бедру.

— Женщина, — ахнул кто-то из стоявших внизу людей, то ли чиновник из магистратуры, то ли управляющий инсулы.

— Воин, — веско возразил Друз, стоявший внизу в ожидании пленных.

Друз задумался на мгновение, тихо ахнул и рванул в дверь, пропустив ребят, выносивших раненного.

— Ты куда понесся? — буркнул Тит, которого Друз едва не снес.

— Да допрашивать сейчас некого будет! — на бегу рыкнул Друз. Увидев Дария с телом Рыбки на руках и ее безвольно плещущуюся косу, он понял, что сейчас оставшиеся с пленниками ребята из отряда Дария могут сотворить, чтобы отомстить за девушку.

Дарию подвели коня, и он, по-прежнему не выпуская Рыбку из объятий, словно надеялся согреть и оживить своим дыханием, вскочил на него. Он не производил впечатление обезумевшего — мужчина внимательным взглядом проследил, как погрузили на повозку Рутилия, справился о его состоянии у капсария, заменявшего теперь на выездах Рениту и вполне справлявшегося со своим делом. Капсарий, конечно, не врач, но с него много и не требуется — не дать истечь кровью и доставить в лагерь как можно скорее, не причинив по дороге лишних страданий.

— Ренита, береги себя. Ты умница, все будет хорошо. Рыбка поможет. И Таранис у тебя золотой. Кстати, я с ним поговорила, он не возражает перебраться в мой дом. Все же ребенку не место в военном лагере, а в госпитале тем более.

— В твой дом? — Ренита сосредоточенно взглянула на подругу, уютно расположившуюся на своей койке с подвернутыми под себя ногами. — А ты?

— А я зашла попрощаться, — будничным голосом ответила Гайя, затягивая какой-то ремешок на снаряжении, с которым возилась. — Меня переводят в Испанию. Командиром форта где-то на побережье.

— И ты молчала? — у Рениты выпало из рук шитье.

— А я сама только сегодня утром приказ получила, — небрежно улыбнулась Гайя, но Рените показалось, что и в ее глазах, и в голосе и в этой осторожной неяркой улыбке сквозит боль.

— Когда уезжаешь?

— Утром.

— Гайя… — Ренита расплакалась, подбежав к подруге и обнимая ее за шею. — Береги себя. Мне очень страшно.

— Отчего? Там теплое море, которого мне так не хватает. И это повышение по службе. В Риме мне не смогут при всем желании предоставить должность, соответствующую моему званию, — Гайя вытерла Рените слезы тыльной стороной ладони и погладила по вздрагивающей спине. — Вспомни, ты сама мне пророчила стать легатом! А в провинции это возможно.

Ренита улыбнулась сквозь слезы — ее душило жуткое ощущение того, что они видятся в последний раз, и что сама Гайя это тоже прекрасно понимает. Служба в провинциях лишь немногим приносила богатств и последующий покой, хотя воинской славы добавила очень многим достойным легионерам и офицерам. А вот те, кому доставались богатства и удавалось с накопленным вернуться в Рим, не особо любили вспоминать подробности, хотя часто громко заявляли: «А вот когда я служил Риму в Сирии…». Не любили вспоминать и те, кто привез оттуда только шрамы и фалеры — но они действительно ничего не рассказывали.

— А как же Марс? — спохватилась Ренита.

— Мы не выбираем себе ни назначений, ни в какой компании ехать, — тихо и горько рассмеялась Гайя, и у Рениты опять заныло что-то внизу живота от предчувствия. — Наша жизнь принадлежит Риму. Согласна?

Ренита кивнула, вытирая слезы.

…Палящее солнце нагрело доспехи так, что Гайя не выдержала и сняла шлем, приторочив его к