— Так…
— Ладно, пойдем, я дам тебе нормальную тунику. И не столько из сострадания к тебе, сколько из уважения к гражданам Рима, которые не должны в праздник, да и по будням, видеть офицера в таком виде. Тем более, ты ж в боях был? — Друз кивнул на его фалеры.
— А тебя удивляет? — уже с некоторым вызовом ответил Тит, обретая почву под ногами.
— Нет. Ни капли. Был бы ты такой, для красоты, взрощенный в Табулярии где, Гайя вряд ли бы вызвала тебя на поединок. Не стала бы руки марать. А так радуйся. Значит, она все же равного себе воина увидела.
— Она мои извинения примет?
— Как принесешь. Думай.
— А эта женщина в госпитале? Она правда врач?
— А есть сомнения?
— Если у вас тут такой трибун, то и врач не удивляет теперь. Но эти дурацкие повязки снять можно?
— Я б не советовал. Она вроде ничего зря не делает. Ей виднее, а то вдруг нос твой отвалится, а ей отвечать в храме Эскулапа.
За разговором они дошли до палатки, где жил Друз, и он пригласил Тита зайти и переодеться спокойно. Тит заметил над одной из аккуратно заправленных коек висящую на внутреннем креплении палатки женскую столу темно-синего цвета, и вопросительно глянул на Друза:
— Это ее?
— Кого именно?
— Трибуна Гайи.
Друз рассмеялся:
— Это Рениты. Видишь, рядом койка ее мужа. Лук висит запасный.
— Ого! Лук-то дальнобойный.
— Вот и делай выводы. И, кстати, вот койка Гайи.
Он указал на идеально натянутое простое серое одеяло, на котором лежали ножны для метательных ножей.
Тит вздрогнул.
Глава 14
Кэмиллус, как только понял, что ребята слишком возбуждены выходкой незнакомого офицера, осмелившегося не просто подойти с оскорбительными продолжениями к Гайе, но и при этом отдававшем себе отчет, в каком она звании и в каком подразделении служит, схватил Гайю за руку и шепнул:
— Это срочно. Тихо уходим.
Она, среагировав на знакомые слова, не стала спорить, и они покинули двор храма тихо и незаметно, пока вокруг поднимающегося с плит и отряхивающего запыленный подол парадной белой туники легионного офицера собирался плотный кружок спекулаториев и второй, чуть поодаль, из сочувствующих и любопытствующих. Кэм успел уловить, что сочувствующих самому «виновнику торжества» практически не было — как он унижал девушку, слышали все, а как несет службу Гайя, тоже знали практически все в Римском гарнизоне.
Кэм уволок Гайю быстрым шагом, но все же не переходящим в бег, который бы уже напугал бы праздничную толпу, которой меньше всего хотелось бы видеть суетящихся спекулаториев и строить невероятные предположения. Он остановился в двух переулках от храма Беллоны, в самом начале крутого взвоза, оглянулся по сторонам, кивнул встревоженной девушке и неожиданно для нее приник губами к ее губам. Он воспользовался тем, что переулок был пустынным. А их самих загораживала установленная в нише стены одного из домов статуя какого-то местного божества. Не случайно же ходила поговорка, что в Риме богов больше, чем горожан — и в каждом квартале были свои особо почитаемые покровители.
Гайя не сопротивлялась его поцелуям, как и не задала ни одного вопроса, сберегая дыхание в с трудом залеченном легком — она была уверена, что сейчас Кэм действует в интересах какого-то внезапно возникшего дела. Она успела шепнуть ему в перерыве между жаркими, сводящими с ума поцелуями, на которые стала невольно отвечать:
— Мне взвоз или проулок?
— Меня, — прерывистым хриплым шепотом ответил ей Кэм, снова накрывая ее рот своими горячими сухими губами.
Она слегка заворочалась в его объятиях:
— А разве…?
— Все тихо. Мне просто надоело там стоять. Я хочу быть с тобой прямо сейчас…
Гайя чувствовала, как ее тело перестает подчиняться ей, и еще несколько мгновений таких ласк, и она действительно обовьет его шею руками, и плевать, что они оба в парадной форме и люди могут подумать неизвестно что — в отличие от фиванской армии древних греков, в римской все же такие отношения не приветствовались и не афишировались.
Она первой взяла себя в руки:
— Не надо… Иначе получится, что этот гад прав…
— Забудь о нем, — повелительно рыкнул Кэм, и она против своей воли кивнула головой, глядя в эти пронзительные васильковые глаза.
Они долго гуляли по ликующему городу, весело перекликались со скучающими в этой праздничной кутерьме нарядами урбанариев и вигилов, перекусили в показавшейся им самой чистой и опрятной термополии. Кэм, изучивший уже вкусы Гайи, не стал особо изощряться в заказе — уточнил у хозяина термополии, насколько свежее мясо сегодня, и тот, косясь на их фалеры спекулаториев и невольно отводя глаза от взгляда их обоих, честно признался, что состоит в сговоре со жрецами небольшого храма неподалеку Виртуса, покровителя храбрости, и они отдают ему для продажи часть жертвенного мяса — им втроем много не съесть, а сестерции не протухнут.
— Не трясись, — махнул рукой на перепуганного владельца термополии Кэм. — Это не по нашей части. Ты ж не воровал у них мясо и не утаил причитающиеся им деньги. Так что даже урбанариям ты не интерсен, а коллегии понтификов мы не указ. Так что давай-ка лучше поподробнее с того места, какие именно кусочки получше у тебя есть?
Кэм отдал торговцу несколько монет, и тот окончательно успокоился, зачем-то лишний раз вытер стол полотенцем, унесся в заднее помещении термополии и вернулся через мгновение с подносом еды, среди которой Гайя безошибочно разглядела свежую, сочащуюся кровью печенку, даже ненарезанную, но обложенную такой же свежей зеленью и редисом. Рядом красовались ломтики твердого мраморного сыра, фрукты и кувшин свежей воды — предлагать вина спекулаториям в полной форме владелец термополии не решился.
Они поели, причем Кэм ел как во сне, наблюдая за Гайей — девушка сразу уселась лицом ко входу, спиной к глухой стене, но неподалеку от малозаметного прохода во внутренние помещения, где хранились запасы продовольствия и которые по логике должны были выходить на соседнюю улицу, откуда удобно разгружать тележки зеленщика, молочника, торговца рыбой и всех остальных. Найдя удобное для себя место, красавица трибун наслаждалась вкусной едой и мгновениями отдыха — ее острые зубки легко расправлялись с сырым мясом, которое она им обоим аккуратно порезала своим ножом.
— Нам пора, — Кэм поднялся, привычно поправив амуницию, а вслед за ним поднялась и Гайя.
— Тебе на дежурство к сенатору?
— Погоди-ка, — заглянул ей в глаза Кэм. — А ты разве не знаешь?
— Что именно?
— Я же теперь работаю с императором. Пока Волк в госпитале. И напарник его погиб, так что пришлось префекту отправить меня. И тебя, кстати.
Гайя тяжело вздохнула:
— Привет тебе, любимый дворец и милая сердцу стола…
Кэм рассмеялся, едва не подхватив ее на руки от восторга — такое тоскливое выражение он уловил в глазах любимой, как у маленькой девочки, которой