— Ты сводишь меня с ума, — замерев за миг до этого момента и награждая ее головокружительным поцелуем. Она улыбнулась и уже сама поцеловала его, зарываясь пальцами в его короткие и на удивление невероятно мягкие волосы. Эта ее улыбка и этот невероятный поцелуй окончательно заставили его потерять голову, и он уже не помнил как сумел добраться до ее спальни. Он не помнил ничего кроме нее — его Гайи — такой сильной, такой страстной и такой нежной. И снова головокружительный поцелуй и еще более головокружительный древний танец.
Гайя проснулась в объятиях Кэма — он прижимал ее к груди, словно боялся, что она сбежит или ее унесет Геката. Она открыла глаза и поняла, что разбудил ее нежный поцелуй:
— Прости, — прошептал Кэм и потерся носом о ее волосы, еле слышно пахнущие лотосом, вдохнул этот запах, словно пытался запомнить его навеки. — Прости, что разбудил. Но мне пора, а я не мог просто так уйти, не попрощавшись с тобой.
— Я провожу тебя, — она тихонько заворочалась в его руках.
Но Кэм остановил ее так, как останавливают просыпающегося не вовремя котенка — погладил по спинке, расправил волосы на голове, убрал со лба и шеи непослушные пушистые кольца:
— Не надо. Отдыхай.
— Но я не могу допустить, чтобы ты ушел голодным!
— Нас с Рагнаром кормят у Марциала. А промчаться верхом мне приятнее на пустой желудок. Ванной твоей воспользуюсь, если не возражаешь.
Он осторожно переложил ее голову со своей руки на подушку:
— Спи, красавица. Отсыпайся. Тем более, что завтра у нас всех непростой день.
Он ушел, а Гайя успела вспомнить, что завтра, на четвертый день после июльских ид, отмечаются Лукарии, праздник в честь освобождения Рима от нашествия галлов. И все те, кто защищает Рим ныне, соберутся в храме Беллоны на торжественную церемонию. Придется и ей там присутствовать — храм Беллоны небольшой, и пригласили по традиции только офицеров, начиная со старшего центуриона. Она вздохнула с облегчением — большинство ее друзей будет там.
* * *Церемония в храме Беллоны, богини войны, почитающейся в качестве то матери, то сестры, а то и вовсе кормилицы бога войны Марса, как и ожидалось, тянулась долго. Гайя и Кэмиллус сумели отрешиться от происходящего, и, сохраняя безупречную выправку, с выражением проникновенности таинством момента на лице и с начищенными шлемами на сгибе левой руки думали каждый о своем, а точнее, друг о друге. Более горячие и подвижные Марс с Дарием уже извелись от необходимости слушать мерный речитатив жрецов, повторяющих слова ритуала, сложившегося сразу после того, как «гуси Рим спасли». Но гуси и те жили при храме Юпитера, а небольшой двор храма Беллоны, построенного почти пятьсот лет назад, когда и Форум-то представлял собой заболоченную низину, и не рассчитанного на такое количество людей, с трудом вместил всех если и не особо желающих участвовать в церемонии, то хотя бы обязанных делать это. Единственным из спекулаториев, кто откровенно наслаждался происходящим, был Квинт. Он вырос в деревне, с трудом поступил в армию в самую легковооруженную пехоту, то есть на верную смерть, и за свое первое жалование не мог даже расписаться, неумело вертя стило в черных заскорузлых пальцах, еще не отмывшихся от въевшейся с детства земли. И вот он центурион элитной спецкогорты, и этот путь проделал совершенно самостоятельно — а кто мог бы порадеть сыну крестьянина, выращивающего всей семьей капусту?
Префект спекулаториев в это время вместе с императором, сенаторами и высшими военачальниками — легатами и префектами — участвовал в такой же церемонии, но в храме Марса.
Но вот наконец, беллонарии в черных одеяниях и своих несуразных колпаках, потрясая двойными секирами, исполнили заключительный гимн, пронесли по кругу атрибуты богини, меч и бич, возложили на место, возле ее же колесницы, на которой рона и изображалась на многочисленных фресках, причем все время в центре битвы.
Некоторые офицеры, знавшие Гайю, заметили это совпадение и стали подмигивать ей по-дружески, показывая глазами на изображение статной женщины, управляющей бешено мчащейся в гущу сражения колесницей. Девушка слегка зарделась, улыбнулась и предпочла отвести от них глаза.
Но тут к ней, стоявшей в кругу друзей и среди других офицеров, не торопившихся расходиться в этот праздничный день, подошел один из старших центурионов легиона, лишь месяц-полтора назад вставшего под стенами города на отдых и переформировку. Офицеры этого легиона уже успели познакомиться поближе в основном с товарищами из когорт урбанариев и вигилов, потому что их отправляли дежурить в патрулях, а с кем еще можно поболтать по-свойски на ночной улице? Только с таким же патрулем.
Довольно молодой, чуть старше Кэма, который в компании друзей Гайи был по возрасту самым взрослым, старший центурион был бы красив, если бы не наглое, развязное выражение лица и кривящая большой рот самодовольная усмешка. Он уверенно, в развалочку прошел через двор, заполненный группками офицеров, оживленно обменивающихся новостями и вспоминающих общих знакомых — воюющих на всех пределах Ойкумены или уже охраняющих поля асфоделий в царстве Аида.
— А сегодня кто с тобой? Стоишь, выбираешь? — обратился он к Гайе, удивленно поднявшей на него глаза, не понимая, о чем вообще речь.
— Ты о чем?
— О празднике Венеры, вообще-то, — ответил нахальный офицер. — О нем как-то незаслуженно забыли из-за каких-то галлов, когда-то припершихся в Рим. Или вы тут все такие правильные, что вам не до любви?
На него уже смотрели и Марс, и Дарий, и все остальные. Кэм сложил руки на груди, чтобы не пнуть наглеца сразу — он догадался уже, о чем думает этот дорвавшийся наконец до столичной жизни парень. Затевать ссору не хотелось первым, утащить по-тихому не получиться, но того, что за этим последует, не мог предугадать и Кэмиллус.
— Да брось, — подмигнул он остолбеневшей Гайе. — Не строй невинную овечку. Я ж как с патрулем мимо твоего дома ни пройду утром, так от тебя новый ухажер выползает. Кстати, ребята, я ж вас узнал! Вы как ее делите? По дежурству?
Марс схватился за меч, но не успел его выхватить:
— Замолчал. И отошел со мной за угол.
— Не надо, — Гайя его руку накрыла своей, удерживая и проговорив это совершенно не изменившимся, негромким и бархатистым голосом. — Он же не тебя оскорбил. Я и сама способна постоять за свое доброе имя.
— Но не здесь же? — все еще не продолжая гнуть свое, насмешливо произнёс офицер, растянув в ухмылке выразительные крупные губы. — Я готов к неплохому поединку с тобой, лапушка.
