— Ты же солгала мне. Это навсегда.
— А Кэм? Уж он бы не стал лгать.
— Точно, не стал бы и не стану, — раздался громкий и бодрый голос Кэма, незаметно для них обоих вошедший в палатку. — А вы что, оба что-то наврали Рените?
— При чем тут Ренита?
— Во-первых, она надутая. Во-вторых, она там отгоняет целую толпу желающих тебя. Волк, проведать.
— Посмотреть и посмеяться над моей беспомощностью?
— Нет. Не угадал. Пожелать тебе выздоровления. Сказать, как им тебя не хватает.
— Правда? — очень тихо вымолвил мужчина, силясь приподняться и сам удивился, что его руки сумели напрячься и слегка приподнять грудь над койкой.
— Конечно, правда, — повел плечами Кэм, едва не разрывая тунику напрягшимися мышцами. — Скоро сам убедишься, когда они сметут весьма условную преграду в виде полотенца.
— Она вывесила в дверях полотенце? — не поняла Гайя, решив, что Ренита перегородила вход в палатку натянутым полотенцем, как бы говоря всем любопытным, что проход закрыт.
— Она им машет, — и Кэм изобразил то, что видел у госпитальной палатки.
Волк невольно улыбнулся — одними уголками губ и глаз. Но и это для него было неожиданно.
За пологом палатки явственно слышались голоса, причем выделялся женский, убеждавший несколько молодых мужчин в том, что раненому нужен только покой, тишина, полутьма и сон.
— Так мы ж без факелов и букцин, — отвечали ей ребята, и Гайя прекрасно представляла себе их выражения лиц.
— Одни ваши голоса… — бурчала Ренита.
— Ренита, нам безопасность всего Рима доверяют! Неужели мы другу своему можем быть опасны?
Кэм прислушался к голосам и перевел взгляд на друга:
— Ты-то сам хочешь их увидеть?
— Да. Но не сейчас. Пойми…
Кэм кивнул и неспешно вышел из палатки. Даже Гайя не слышала, о чем он говорил с ребятами, но голоса стихли.
Гайя нагнулась к Волку, взглянула в его напряженно сощуренные глаза:
— Давай, лежи, выздоравливай, — и поцеловала его в твердо очерченные губы, побледневшие и искусанные.
Она нарочно вложила в нежный, ласковый, бережный поцелуй всю чувственность, на которую была способна, представив на месте Волка Кэма и Марса одновременно с Дарием впридачу. Гайя слегка даже коснулась его рта кончиком своего языка и пощекотала его, ощущая, что суровый Волк отвечает ей и даже дрогнул рукой, до этого безвольно лежавшей на одеяле — он явно силился ее обнять. И вдруг она заметила то, ради чего и проделала столь неожиданные вещи — мужчина замер, прислушиваясь к себе, и вдруг расслабленно вздохнул с огромным облегчением. Она скосила глаза — тонкое одеяло было вздыблено там, где вырисовывались его длинные мускулистые бедра.
— Ага, — тихонько с лукавой улыбкой ответила она на его безмолвный вопрос и провела его рукой по одеялу. — Раз уж там ожил…
— Ну ты и хулиганка, — только и выдохнул Волк.
— Отплатила той же монетой…
— Но я твой должник. Вот встану…
— Встанешь. А куда денешься? Главное, чтоб Рениту на клочки не порвал, когда сила в руки вернется. А я так понимаю, ей недолго осталось. Ты уж поосторожнее! Она моя подруга все же.
— Постараюсь, — улыбнулся Волк.
— Все, я побежала.
— Завтра зайдешь?
— Надеюсь.
— Буду ждать.
Гайя вышла из палатки и увидела там Кэма.
— Ты меня ждешь?
Он кивнул.
— А где ребята?
— Спровадил. Попросил подождать до завтра. Объяснил им, что Волк хочет их видеть, но сейчас слишком беспомощен и это его убивает. Знаешь, я бы тоже не хотел в таком виде показываться кому-то на глаза.
— Понимаю.
— Ты там как с этой египтянкой, столковалась?
— Немного. Она взрослый человек, яростно верит в учение Изиды, прожила с ним жизнь.
— Жизнь это сколько?
— Ей сорок три.
— Ого, — присвистнул Кэм. — Это же старуха! А на взгляд так девчонка моложе тебя.
— На лице слой грима. А фигура да, молодая. Она же профессиональная храмовая танцовщица.
— И что? Это обещание вечной молодости?
— Это гарантия стройности, гибкости и осанки. Пока продолжаешь ежедневные упражнения.
— А ты откуда знаешь?
— Я занималась с подобной танцовщицей лет с четырех и до самого дня, когда удрала в армию.
— Неожиданно! Ну. С упражнениями-то ясно, ты ими и так занимаешься, той же борьбой. А вот музыка, движение вместе с ней… Не тянет снова?
— Боюсь, я многое подзабыла. Больше восьми лет прошло… Движения помню, конечно. Иной раз в зале у императора так и хочется подойти и ноги поправить какой-нибудь девчонке-танцовщице. И показать, как надо…
— А мне?
— Что тебе?
— Мне покажешь? — он остановился так, что оказался с ней совсем близко и заглянул в ее глаза. — Станцуешь для меня?
Он спросил хрипловатым шепотом, едва удерживая ровное дыхание — уж танцовщиц он навидался в своей жизни предостаточно, и представив Гайю полуобнаженной, двигающейся в такт музыке, сам едва не рухнул так же беспомощно, как и Волк.
— Не уверена, что решусь. Но по крайней мере, знаю, чем займусь сегодня днем.
— И чем же?
— Попробую все же вспомнить танцы. Интересно, мои рабыни умеют играть на флейте? Мне же надо себя чем-то занять. Фонтей отстранил меня пока что от работы во дворце. Слишком много сплетен там на мою голову.
В глазах Кэма мелькнули озорные искры.
— Не возражаешь, если вечером навещу?
— А Рагнар?
— Марциал болеет, и сегодня никуда не идет.
— Что ж, буду рада. Может, и Марс заглянет на свежую ягнятину.
— Не заглянет. Квинт уехал к родне, урожай капусты в этом году безумный, помогает собирать. Так что Марс с Дарием сегодня надежда всего Рима.
* * *Гайя действительно ждала Кэмиллуса. Она даже ощутила странное волнение — оно было не таким, как перед боем.
Гайя весь остаток дня после того, как вернулась домой из лагеря, закончив с допросом египетской танцовщицы и навестив Волка, провела одна. Она так и не решилась узнать, умеют ли играть на музыкальных инструментах ее рабыни — не хотелось лишних разговоров и лишних глаз. Почему-то после месяца работы во дворце она полюбила быть одна, хотя никогда раньше ее не тяготило то, что в подразделении все были всегда на виду друг у друга — вместе на тренировках, вместе ели и спали.
Она действительно постаралась вспомнить все танцевальные движения, которые помнила с детства. Хотя и не танцевала на службе, но послушное, тренированное тело легко справилось с задачей — каждая ее мышца смогла вспомнить упоительное ощущение танца. Музыка звучала у нее в голове, гладкий, идеальное вычищенный мраморный пол не был холодным в середине лета, и ее босые ноги скользили по нему, едва касаясь пальцами.
Девушка поддалась настроению и решила дополнить танец соответствующей одеждой — выбрала из своих домашних хитонов самый тонкий и легкий, едва достигающий середины бедра и ниспадающий вниз глубокими складками. Она надела на руки по несколько браслетов, тонких и легких, вместо того широкого, который закрывал иногда от посторонних глаз ее татуировку на запястье. В последнее время она уже не носила его — общество уже привыкло
