Он был счастлив опьянеть от аромата цветочного парфюма, коим душатся лишь состоятельные особы. Он был счастлив, бросив хрупкое тельце прямо на первые опавшие листья. Он был счастлив намотать на кулак каштановые пряди… счастлив и наслаждался полным превосходством над беззащитной жертвой, которая абсолютно не умела сражаться, но продолжала трепыхаться, словно это могло что-то изменить. Даже пара несильных ударов герцогиню не утихомирили, зато залили личико кровью, сквозь которую она все еще буравила взглядом, полным ненависти. После плевка и очередного проклятья в свой адрес Родж одним движением сломал ей пальцы на левой руке, с такой легкостью, будто это были тонкие прутики. Да, он хотел этого, хотел указать девушке на ее место и увидеть, как ярость в глазах захлестнет волна боли. Хотел ее растерзать. Уничтожить.
Несчастная билась под Роджем под гогот и улюлюканье таких же молодых и таких же злобных тварей, как он сам. Она была нестерпимо нежной на ощупь, особенно когда он сжимал ее дрожащие запястья до черных синяков. Она кричала, столь сильно, что ее вопли заглушали смех подначивающих бандитов, пока Родж безжалостно вбивался в ее невинное тело, подобно обезумевшему от гона животному. Даже спустя десять лет, размытых дешевым пойлом, крики герцогини звучали так отчетливо, словно это произошло вчера. Он тогда не сразу понял, что ему досталась ее последняя драгоценность, которую она всеми силами пыталась уберечь — девственность. Это была первая совершенно чистая и незапятнанная девушка в его жизни. И ему понравилось до кровавой пелены перед глазами разрывать ее, упиваться отчаянием и болью, забирать себе все, что можно, по праву сильного.
И никто не остановил творившееся зверство, ни атаман, ни улюлюкающие подельники, стоявшие вокруг. Родж всегда знал — богам ни до кого нет дела и, как бы обычным людям ни хотелось верить в обратное, но победа будет на стороне только самой сильной и дерзкой твари. Поэтому просто ею надо стать.
Когда голод похоти был утолен и над растоптанной бывшей аристократкой навис другой бандит, она не кричала и не молила больше, а лишь тихо стонала, отвернувшись к дереву, пока безмолвные слезы катились по засохшей крови на спутанные каштановые волосы.
А сейчас, окунаясь в грязный омут воспоминаний, вглядываясь в них, будто через мутное стекло, Родж понимал, какой невероятной мразью он был и, скорее всего, является до сих пор. Ему стало непередаваемо больно за все зверства, что он совершил, упиваясь безнаказанностью. Зверства, которые уже не исправить.
— Ты какой-то грустный сегодня, — Лили бесцеремонно ворвалась в комнату, распахивая дверь на всю ширину, и плюхнулась на диван, вырвав разбойника из вязкого болота страданий.
— Я думал… о прошлом и нашем будущем, — безучастно ответил Родж, осторожно обнимая зеленоглазого птенца, который доверчиво прижался к нему.
— А о чем тут думать? У нас будет красивый дом и двое детишек, — констатировала девушка, устраиваясь на плече душегуба поудобнее.
Она забыла снять фартук, поэтому так и лежала в нем рядом с Роджем. Со стороны они напоминали пару кухарки и грузного, мускулистого угрюмого каменщика в старом тряпье, которые решили пообниматься без причины на диване, и это даже было немного мило.
— Два пацана, — мечтательно улыбнулся разбойник, немного повеселев.
— Неа, две дочки!
— Два пацана.
— Дочка и мальчик, — безапелляционно ответила Лили, а потом обиженным тоном продолжила: — Почему ты не хочешь девочку?
— …Девочкам тяжело живется, — Родж отвел взгляд в сторону, вспоминая, во что превратилась такая светлая и чистая герцогиня, когда вся банда ею наигралась. Странно, что это окровавленное существо еще могло дышать и хрипеть.
— Ну, не знаю. Мальчикам тоже живется не очень.
— Да, но мы свободны. Можем пойти, куда захотим, выбрать себе профессию, там… например. А девочка ничего не может, только ждать нормального мужа. А на нормального мужика деньги у нас вряд ли будут…Хотя бедных красоток вроде берут в дом, но это если характер покладистый, — начал Родж, не подумав, как сильно его тирада заденет чувства любимой.
Ответа не последовало, поэтому разбойник повернул голову и замер, когда на него уставились огромные глаза, пронзительно зеленые, словно осколки ядовитых изумрудов, но сейчас они были до краев заполнены яростью рассвирепевшего птенца.
— Она выберет того мужа, который ей понравится, — совершенно спокойно объявила Лили, — я не продам свою дочь замуж.
— Ну… я только за, — обескураженно промямлил душегуб. Его немного удивила новая сторона Лили, к которой он точно не был готов.
— Вот и отлично! Значит, у нас появятся две дочки!
— Да… Нет! Да чтоб тебя!!! Ладно, но потом чтобы был пацан!
— Посмотрим, — девушка коварно улыбнулась, будто вынашивала какой-то хитрый план.
— Он будет защищать тебя и сестренок, — едва слышно добавил Родж, крепче обнимая бесценное сокровище, — когда меня не станет… чтобы с вами не… — он резко оборвал фразу и просто уткнулся лицом в свое единственное солнце.
Он видел, что бывает с теми, кто слабее. Он смывал кровь герцогини-беглянки в ручье, пока она хрипела, уничтоженная, но еще почему-то живая. Он прошел мимо ее растерзанного тела, ухмыляясь. А теперь он хотел выть, как раненое животное, от лавины сожаления и раскаленных когтей совести, молчавшей столько лет, а сейчас набросившейся на него с яростью бешеного зверя.
— Все хорошо, — так по-родному, успокаивающе, произнесла Лили. И за одну эту фразу и за одно нежное прикосновение ее тонких пальцев Родж готов был умереть без раздумий, — я рядом...
— Ты не понимаешь… я чудовище, я творил ужасные вещи…
— Совсем… совсем ужасные? — губы девушки дрогнули, а ее рука соскользнула с затылка разбойника. — Но ты, ведь, раскаиваешься, правда? — Лили попробовала обнять ладошками лицо душегуба и слегка приподнять, только он не сразу понял, что от него хотят, а затем, спохватившись, покорно взглянул на свое сокровище.
— Да… — еле слышно прошептал он, и тонких изящных пальчиков коснулась одна горькая слеза.
— Вот видишь, ты не плохой человек. Ты можешь стать лучше и сделать много-много
