— А мы всегда вместе завтракаем! — не унималась девушка, повысив голос, дабы ее заметили.

— Лили, иди на кухню, — сухо приказал Родж.

— А завтрак… салат… мы?

— Лили, иди на кухню, это мужской разговор!

— Ну и пожалуйста! — Девушка надула губки, подхватила бадью и обиженно потопала к двери, потом оглянулась, надеясь заметить на лице избранника толику сожаления, но не найдя там ничего, кроме раздражения, скрылась из комнаты.

— Это че было? Ты ее еще и не воспитываешь? Че, твоя бабенка не в курсе, что в разговор и уж тем более за стол к лихим ребятам лезть не надо?

— Я не лезла, это наш дом, вообще-то! — мордашка Лили наполовину показалась из-за двери. — А еще можно и спасибо сказать за салат и бутерброды! Салат, кстати, правда вкусный вышел.

У Брэди было такое лицо, словно на его глазах попирают законы мироздания. Как реагировать на запредельную бесстрашную наглость птенца в фартучке, он не знал, ну, если только задать ему хорошую трепку. Только, вот беда — Роджа это разозлит, со всеми вытекающими.

— Дружище, ну ты… ты свою полоумную-то воспитай. Я-то ладно, мне на нее похер, но другие ребятки и леща отвесят, а то и на столе разложат за подобные выходки, — протянул Боров, уставившись на закадычного друга, — и будут правы.

Янтарные глаза Роджа Лютого налились ненавистью, а зрачки стали узкими, словно нитки. Он ничего не говорил, лишь смотрел так, будто через мгновение вцепится в горло и разорвет его зубами.

Брэди сжался, едва ощутил угрозу, и начал сползать со стула, хватаясь за початую бутыль винца, с которой и нагрянул в гости.

— Ты это… прости, если что я с горяча ляпнул, но ты и сам знаешь, закон он для всех один. И что твоей су… девушке пора его учить. А я пойду, пожалуй, раз ты в плохом настроении.

Родж проводил горящим взглядом лучшего друга до самой входной двери и молча принялся допивать остывший чай.

— Какой закон? Почему мне нельзя сидеть с вами за столом? Кто это вообще был? Почему ты нас не познакомил? — Разбойник и двух глотков не успел сделать, как Лили забросала его вопросами, вылетев из-за двери, которую она грациозно закрыла пяткой.

— Долго объяснять, — ярость Роджа начала стихать, едва тонкие пальцы коснулись его сжатого кулака, но раздражение и негодование еще колыхались внутри, — тебе нельзя с нами сидеть, потому что ты женщина. С женщинами не разговаривает лихой народ за столом. Не принято. За столом могут решаться важные вопросы… Тяжело объяснить… это традиция, и не я ее придумал. Она всегда была, сколько я себя помню.

Лили втянула побольше воздуха, дабы обрушить свой праведный гнев и сообщить, что слабый пол тоже способны решать важные вопросы! Вот только Родж, обняв жесткими ладонищами ее личико, оборвал:

— Я не хочу, чтобы ты к этим людям близко подходила, ясно? Они очень опасны. Особенно для молодых и красивых девушек.

— Я могу постоять за се…

— Лили, — голос разбойника был угрожающе спокоен, — в нашем мире сильный всегда сожрет слабого, что бы ни обещали книжки про отважных принцесс-путешественниц с двуручниками. В реальности… у тебя вообще нет шансов.

В глазах Лили, зеленых-зеленых, пронзительных, как осколки ядовитых изумрудов, бушевало море негодования на несправедливый мир, где она лишь хрупкая девушка:

— Мне раньше говорили, что я и за ворота не выйду, если сбегу из дома. А теперь я так далеко, еще и почти замужем за самым прекрасным человеком в Орене. Поэтому шансы у меня, наверно, все-таки есть, — она хитренько прищурилась.

Услышав внезапный обезоруживающий комплимент, Родж широко улыбнулся и решил закончить глупый спор поцелуем, за которым и потянулся, но Лили подло накрыла его губы ладонью:

— У нас будут новые законы. Никаких поцелуев, пока не попробуешь салат! И бутерброд. Только не тот, кривенький, а другой — с веточкой петрушки. Он лучше других получился.

====== 2. Омут памяти ======

Прошло несколько дней, а Родж все никак не мог забыть беседу с Лили на щепетильную тему. Он многое тогда не сказал, прикусив язык и сгладив все возможные углы. Не нужно его зеленоглазому сокровищу знать, с какой звериной яростью он набрасывался на таких вот беглянок, коих упоминал в том разговоре, и как потом смеялся над их дрожащими изодранными телами. Не должна она узнать об этом. Никогда. Только не она.

Сейчас разбойник лежал на продавленном диванчике, положив руки под голову, и смотрел невидящим взглядом на висевшую на одной петельке дверцу отслужившего свой срок шкафа. Он вспоминал свою лихую, безбашенную жизнь, когда все было дозволено, когда не было завтра, а было только сегодня, пропитанное кровью… криками… животной похотью, и невольно ужасался содеянному.

Не раз и не два он пытался оправдать себя тем, что мир не оставил ему шанса. Тем, что рос, как сорняк у дороги, не ведая любви, заботы и ласки. Никто не готовил ему завтраки и не целовал перед сном, поправляя одеяло.

Но правда в том, что у Роджа нет оправдания.

Он был счастлив в тот момент, когда сдирал пышные юбки с очередной жертвы или добивал случайного торговца. Счастлив и свободен, как ни один человек в Орене.

Сколько же их было безликих, вопящих, хрупких девушек, которых он вместе с подельниками пускал по кругу, издеваясь над их жалкими попытками защититься? Десятки или все-таки сотни? Они могли пройти мимо, могли завернуть в город и утолить любой голод с отзывчивыми продажными девками, но всегда выбирали вариант полный воплей, отчаяния и жестокости. Потому что могли.

«Карьера» Роджа началась именно с беглянки, если не считать шлюх, которых он драл, как вздумается, но обычно оплачивал их страдания, ну, или просто бил не очень сильно. А вот та бегляночка оказалась особенной, такой гладкой, такой ароматной, такой нежной, словно молочная пенка. И на вид не больше двадцати лет, молодая совсем. Она даже пыталась драться, что только раззадорило первую банду Роджа. В тот день их атаман оказался невероятно щедр и подарил эту оранжерейную барышню пособникам, довольствовшись ее побрякушками и шелком. Они могли бросить ее у дороги, могли взять в плен и требовать выкуп, в конце концов убить ее, избавив от мук, но нет… Им всем хотелось почувствовать свою власть, свою силу над кем-то, кто намного слабее, кто обречен проиграть в схватке, кому готовили завтраки, кого целовали на ночь… кого любили.

И первым был Родж, вытянув самую короткую соломинку. Ему невероятно повезло, а вот задыхавшейся от ужаса