Внезапно Мальвина кидается к нему, отбрасывает руку.

— Нет! Нет. Поверь мне, тебе не стоит этого делать.

Сигруд присматривается к вновь прибывшей. Она шагает вперед, на свет. Невысокая юная континентка, с большими, широко посаженными глазами и кривым ртом. Безволосая — похоже, бритоголовая. Одежда на ней свободная, из белого льна, и хотя в обычной обстановке ее облик напомнил бы Сигруду пациентку психушки, ее взгляд выражает спокойное, стойкое здравомыслие. Тревожно стойкое.

Она ничего не делает и не говорит. Просто смотрит на Сигруда большими, спокойными, широко посаженными глазами.

— Кто это, Мальвина? — спрашивает он.

Вновь прибывшая моргает, изумленно смотрит на Мальвину и улыбается.

— Мальвина?.. — недоверчиво переспрашивает она.

— Заткнись, — огрызается та. — Кое-кому из нас нравятся наши смертные имена.

— Некоторые из смертных имен довольно хороши. Но не это. — Незнакомка снова обращает на Сигруда немигающий взгляд. — Итак, это даувкинд?

— Все меня об этом спрашивают, — говорит Мальвина. — Да. А кто же еще? Сигруд, это Таваан, дух дремоты и сновидений. Она властвует над этим местом.

— Властвует? — переспрашивает он.

— Это место существует в ее реальности, — объясняет Мальвина. — В каком-то смысле в ее разуме.

— Звучит весьма болезненно, — говорит Сигруд. — Надеюсь, от этого есть хоть какие-то преимущества.

Таваан поднимает руку и щелкает пальцами.

Сигруд, заинтригованный, смотрит на ее руку и видит, что та исчезла. Вообще-то теперь он видит, что Таваан и Мальвина обе исчезли. Он озирается и понимает, что его мгновенно перенесли в другой конец помещения, далеко от них, а он этого даже не заметил. Таваан и Мальвина — крошечные точки в отдалении, хотя он видит, что Мальвина крутится на месте и ищет его взглядом.

Голос Таваан доносится издалека, словно эхо:

— Да, кое-какие имеются.

Еще один щелчок, намного тише, и он возвращается на прежнее место. И снова его чувства не успевают заметить перемену в воздухе, звуках или силе тяжести. Как будто комната сдвинулась вокруг него, а он этого даже не осознал.

— Я… понимаю, — говорит Сигруд.

— Она пытается тебя запугать, — Мальвина сердито глядит на Таваан. — Не позволяй ей.

— Но ведь это ты предупредила его не наставлять на меня нож, — говорит Таваан.

— Я не хотела, чтобы ты погрузила его в глубокий сон, — возражает Мальвина. — Это было бы опасно для его здоровья! Та женщина упала и сломала челюсть!

— Но, судя по твоим словам, — говорит Таваан, — с ним такое может и не сработать.

Сигруд переводит взгляд с одной девушки на другую.

— Вы же знаете, что я вас слышу… верно?

Таваан вздыхает и закатывает глаза.

— Она сказала тебе не садиться на кровати?

— Она сказала их не трогать…

— Вот и хорошо, — говорит Таваан. — Ты вырубишься, и нам будет трудно тебя разбудить. Они созданы, чтобы лишать сознания божественных существ, а смертный вроде тебя… твое сердце может остановиться.

— Значит, кровати чудесные?

— Да, — говорит Таваан. Она идет вдоль ряда постелей и смотрит на спящих. — Когда мы используем свои божественные способности, когда деформируем и изменяем реальность вокруг себя, наш враг это чувствует. Нюхом чует. Потому-то ему и удавалось действовать быстрее нас в самом начале. Те, кто пробудился, приманивали его уже самим фактом своего существования. Те, кто спал и не осознавал себя, могли оставаться скрытыми от него, но те, кто все про себя понял… Сам мир меняется, когда мы просто идем сквозь него. А когда мы собирались, встречались по двое и по трое, как будто вспыхивал яркий свет, и мишени возникали у нас на лбу.

— Здесь вам ничего не угрожает? — спрашивает Сигруд.

— Это место существует внутри моих владений, — отвечает Таваан. Она стучит кончиком пальца по своему виску. — Внутри меня. Оно не так уж сильно прикреплено к реальности. Так что ему гораздо сложнее разыскать нас тут.

— Значит, это похоже на его владения, — замечает Сигруд. — То темное место, куда меня затащил враг.

— Здесь не такое средоточие силы, — возражает Таваан. — Но кое-что общее есть.

— Это опасная игра, — говорит Мальвина, — возможно, отчаянная, но мы сохраняем им жизнь уже не один год. Те, кто не захотел спрятаться в убежище… они долго не продержались. Он быстро до них добрался. Мы удовлетворились малыми победами.

— Да уж, грандиозными их не назовешь, — говорит Таваан. — Тебе можно бегать там и заниматься ерундой, пока я сижу тут в одиночестве.

— Я же тебя навещала! — восклицает Мальвина.

— Трижды, — парирует Таваан. — Трижды за прошлый год!

— Я принесла тебе горячий шоколад!

— Да, но без горячей воды, чтобы его приготовить.

— Я же извинилась…

— Извинения, — говорит Таваан, — на вкус совсем не то, что горячий шоколад.

Сигруд громко откашливается.

— Зачем я здесь?

— Зачем? — Таваан фыркает. — Попробовать кое-что весьма отчаянное.

— Это потому что мы весьма отчаялись, — уточняет Мальвина. — Таваан, послушай — он попытался сделать сенешаля.

Глаза Таваан широко распахиваются.

— Что?!

— Ты слышала. Похоже, у него не получилось, но сам факт того, что он попытался…

— Он считает себя таким же сильным, как Божество, — говорит Таваан.

— И это почти правда. Ему почти удалось. Мы не победим в этой битве в одиночку.

— Ты поэтому попросила, чтобы я пришел? — спрашивает Сигруд у Таваан. — Чтобы помочь придумать стратегию?

Таваан удивляется.

— Я?! Я не просила, чтобы ты пришел.

Сигруд, хмурясь, поворачивается к Мальвине.

— Ты сказала… ты сказала, что «она» хочет со мной поговорить. Что за «она»?

Лицо Таваан смягчается.

— A-а. Он не знает.

— Нет, — мрачно говорит Мальвина. — Он не знает. — Она тихонько вздыхает, потом говорит: — Божественные дети… не единственные, кого мы тут спрятали. Следуй за мной. Тут совсем недалеко.

Сигруд идет за ней, все еще растерянный. От странного путешествия, чтобы отпереть дверь под Солдинским мостом и через нее попасть в эту причудливую субреальность, встретиться с похожей на сумасшедшую девушкой, которая называет себя воплощением сна… Он не может постичь, что делает здесь и какой помощи от него ждут, в особенности когда он сам едва понимает, что с ним происходит в отдельно взятый момент.

Мальвина ведет его к дальней стене, той, что с окнами. За ними темно-синее ночное небо, озаренное звездами, а перед средним, самым крупным окном — большое мягкое кресло, обращенное к Сигруду спинкой.

В кресле кто-то сидит: он видит руку на подлокотнике, маленькую и коричневую, с чернильными пятнами на пальцах.

Они приближаются. И тут он ощущает… знакомый запах.

Чай. Чай почо, крепкий и едкий.

Чернила, много чернил, густых и темных.

И еще — запах очень старого пергамента и книг, запах пыли, ароматы библиотеки с ее замшелыми томами…

Сигруд останавливается.

— Нет, — говорит он. — Нет. Этого не может быть.

Мальвина обходит кресло и глядит на него поверх спинки.

— Иди сюда, Сигруд, — мягко произносит она. — Иди сюда.

— Я не могу в это поверить, — говорит дрейлинг. Его лицо дрожит. — Я… я не могу, не могу! Это какой-то фокус.

Мальвина качает головой.

— Никаких фокусов. Просто подойди сюда. Я смогу ее разбудить лишь ненадолго. Так что поторопись.

На трясущихся ногах Сигруд приближается к мягкому креслу и медленно обходит его. И видит ее.

Она, хоть и постарела,