II

   Традиции - это дань чему-то ушедшему; представления, устои и привычки, которые давно уже утратили всякую новизну, если таковую когда-то и имели, а в следствии того зачастую становящиеся препятствием на пути к развитию, обновлению и перерождению. По одной из традиций, дошедших с незапамятных времён, первым на новоселье положено пускать в новый дом кота, чтобы тот замолвил пред потусторонними силами словечко за домочадцев. Многие в деревне (в которую уверенным шагом возвращались молодые охотники) до сих пор помнили эту традицию, а некоторые даже прибегали к ней. Однако в действительности она давно уже стала излишней, благодаря стараниям Круга Друидов, волхвам которого удалось подчинить своей воле домовых духов.

   За домовыми последовали духи пламени, привязать которых решено было к домашнему очагу, духи плодородия, на радость земледельцев привязанные к полям и лугам, а потом и многие другие податливые духи, обуздать которые не представляло труда. Благодаря стараниям друидов все эти духи принесли краю процветание, но к их огромному недовольству, не каждый дух оказался уступчив.

   Лесные духи от мала до велика упорно противостояли попыткам Круга подчинить себя. Проходили века, и скоро они остались единственными, над кем была неподвластна сила друидов. Сколько своих знаний волхвы не прикладывали, сколько своих сил и времени не расходовали, лесные духи не спешили поддаваться им, и в конечном итоге Кругу пришлось признать их вольное существование и продолжить жить своим чередом, пытаясь поладить со своими диковатыми соседями.

   Лесные глубины стали более неинтересны для Круга Друидов, и только редкие охотники осмеливались на свой страх и риск забредать в неведомые глуши.

   Утренние петухи давно уже пропели, а солнце упорно карабкалось по небосводу, когда после своей неудавшейся охоты братья наконец покинули прохладную лесную тень. Фьёл распрощался с Триром и вернулся к себе, в свою новенькую хату на окраине деревни, где он жил уже второй год, и, за исключением шебутного домового духа, порой доставлявшего ему немало хлопот, жил в уединении. Холостяцкий быт был устроен соответственно.

   Над невыметенными полами, посреди единственной комнаты высился косолапый неотёсанный стол, не прогибавшийся даже под весом всех чашек, плошек, пустых бутылок и горшков, наваленных на него высокой кучей. В углу стояла белёсая печурка, с потрескавшейся, как юноша считал от одного лишь недовольства духов очага, штукатуркой; а в углу напротив, за сколоченной наспех деревянной перегородкой, располагалось неубранное холостяцкое ложе. На серых от пыли окнах пауки плели узоры, мыши, поселившиеся было в подвале, тут же от голоду и перевелись, добровольно разошедшись по порядочным домам; по стенам весели некупленные кожевником шкуры и шкурки, да несколько набитых паклей голов - трофеи.

   Всё в этом доме радовало Фьёлу глаз, всё было в порядке, и, что самое главное, - всё это было своим.

   Фьёл закрыл за собою дверь, скинул с зудевших ног охотничьи сапоги, ещё раз перевёл дыхание, после побега от разозлившегося медведя, бережно спрятал в висевшее на стене налучье свой верный тисовый лук, и сразу же, не раздеваясь, устало рухнул в кровать. Прошло пять минут, десять, полчаса, юноша уже дремал (а снилась ему всё та же белая кошка), как комната начала наполняться неясным, хотя и крайне отчётливым, ощущением нависшей тревоги. Беспокойство то и дело перекатывалось от одной стены к другой, клубилось под потолком, копилось в тёмных углах и заставляло дребезжать стоявшие в ставнях стёкла. Фьёл рывком поднялся с кровати и, потерев глаза, стёр остатки приятного сна. Никакого пожара вокруг не было, никто не ломился в дверь и не выпрыгивал из окошка, прихватив с собою самую ценную в этом доме вещь (наградной лук по-прежнему висел на своём месте), однако наваждение проходить не спешило.

   Фьёл быстро сообразил в чем было дело.

   - Полно тебе волноваться, приятель, - заговорил он со впавшим в панику домовым. - Что, неужели воробьи снова под крышу забрались, и от этой-то мелюзги ты себе места не находишь?

   Дух обратил внимание на своего хозяина, и на несколько мгновений было успокоился, но тут же стал волноваться по новой.

   "Должно быть гости пожаловали," - рассудил Фьёл и окончательно поднялся с кровати.

   Так и оказалось. Старина Олаф, решив с утра пораньше нанести ему визит, стоял облокотившись на полураскрытую калитку в плетёной изгороди, и о чем-то переговаривался с его, Фьёла, соседями.

   - Это его-то ты так испугался? - успокаивая своего домового духа продолжал Фьёл. - Пора бы тебе привыкать к нему, приятель. Парень он неплохой, правда и бывает заносчивым, но все мы не без греха. Тебе-то он точно вреда не причинит, а мне - мне есть с кем в кабаке напиться!

   Фьёл поправил сбитый впопыхах табурет, смыл остатки дремоты чистой водой из кувшина, и, подойдя ко входной двери, растворил её прямо перед носом гостя.

   На пороге стоял коренастый широкоплечий парень одного с Фьёлом роста и возраста, в чистом, но неряшливо застёгнутом дублете. К удивлению хозяина, от него не несло ни вчерашней попойкой, ни даже приставшим к каждому охотнику запахом пота, да и ухмылистая холостяцкая морда была начисто выбрита и вымыта от шеи до ушей. Его крепкая красная рука была занесена над открывшейся дверью, точно он только собирался стучаться, прежде чем Фьёл распахнул перед ним дверь.

   - Ну? Как прошла охота, охотник? - сходу спросил он, на что Фьёл только развёл руками. Кому-кому, а Олафу ему точно не хотелось рассказывать о том, что утром приключилось с ним.

   - Ага, понял, - продолжал он. - Вернулся с незримой добычей. Только смотри у меня, воображаемые трофеи в нашем с тобой состязании не принимаются!

   - Да ладно тебе. Сам-то поймал чего? Рассказывай, не томи.

   Но в ответ Олаф лишь вторя ему развёл руками. Фьёл усмехнулся.

   - Ничего значит не изменилось, я посмотрю. Два идиота снова поспорили друг с другом, но делать ничего не спешат.

   Оба рассмеялись.

   Фьёл хотел было пригласить своего приятеля войти, но встревоженный Домовой в этот, как, впрочем, и в каждый раз, не жаловал гостей, а потому, недолго думая, они пошли пропустить по чарке в кабак. На улицах было по-утреннему безлюдно, да и в самой корчме посетителей можно было сосчитать на пальцах одной руки, тем не менее шуму они поднимали изрядно. Хозяин гремел здоровенной лестницей, прилаживая в несколько пёстрых рядов яркие праздничные ленты под самый потолок, а за дальним столом, среди клубящейся полутьмы,