– Рады приветствовать? Ну да, конечно. Только побыстрее убирайтесь восвояси, – усмехнулась я. Все знали, что эонийские власти время от времени устраивают «проверки», как это у них называется, обыскивая дома в поисках беженцев из других квадрантов.
С соседнего кресла на меня неодобрительно покосился какой-то мужчина. Я приветливо улыбнулась.
– Эония – родина великих научных и технологических открытий, сплоченное и миролюбивое сообщество, – продолжала женщина. – Желаем вам приятно провести время.
Никакой сплоченности я что-то не заметила. Закончив обращение, женщина с отсутствующим видом смотрела вперед.
– Что это такое? – спросила я.
– Голограмма, – сказал Варин. – Такие есть во всех поездах. Для всякого рода оповещений.
Хм, а о смерти королев нас оповещать никто не торопился.
Я просунула руку сквозь голову женщины-голограммы и подергала пальцами.
– Прекрати, – прошипел Варин.
– По мне, так это пустая трата технологий, – сказала я, разглядывая ее безупречные, но скучные черты.
Варин отвернулся, будто ему за меня было стыдно. Если, конечно, такое чувство, как стыд, эонийцам знакомо.
– Мы приближаемся к первому округу Эонии, – объявила женщина.
Варин встал.
– Пора выходить.
Я прошла прямо сквозь голограмму, и ее черты на мгновение размылись.
– Ну и ну, – пробормотала я.
Мы высадились на платформу и дальше пошли пешком. Здесь было градусов на двадцать холоднее, чем в Тории. В городе снега не было: настоящее снежное царство начиналось за его чертой.
Я поежилась, сунула руки под мышки и, проклиная лудскую моду, с завистью поглядела на Варина и его органический костюм. Он шел не оглядываясь, двигая руками и ногами, как отлаженная машина.
Перевалило за полночь, и улицы почти опустели. По правой стороне дороги все шли в одну сторону, а по левой – в другую. Тротуары сверкали чистотой. Все подчинялось строгим правилам. У меня на глазах один человек уронил лудскую пышку, купленную, вероятно, в Городе Согласия, но не успел он за ней наклониться, как подоспела женщина в белом органическом костюме и сгребла ее в совок.
– Здесь у каждого свое место, – сказал Варин вполголоса, когда уборщица пошла устранять новую «аварию». – Каждый играет свою роль.
– А если кто-то откажется?
– Не отставай, мы почти пришли, – сказал он.
Но я и так знала ответ. Достаточно вспомнить подручных Макеля. Если ты не вписываешься в рамки, в Эонии ты такой никому не нужен. Уноси ноги, пока тебя не усыпили.
Квартира Варина располагалась на двадцать восьмом этаже тонкой, как спичка, высотки. Она была небольшой, но не тесной.
В нише в углу стояла узкая белая кровать. А я-то думала, он ночует в морозильной камере или, на худой конец, в гробу.
Я провела рукой по гладкой металлической скамейке в кухонной зоне, и запустился какой-то механизм: из середины скамьи выросла раковина, снизу появилась урна, а сбоку открылась дверца шкафчика, забитого съедобными батончиками и витаминными добавками.
Варин со вздохом провел рукой в обратном направлении, и все вернулось на свои места. Тогда я переключилась на картины, висевшие по левую руку от меня, – единственное украшение в этой безликой белой комнате. На одной из них были изображены красочные лудские каналы, на другой – ночная торианская гавань, на третьей – панорама архейских гор. Остальные были зарисовками дворцового купола. Меня сразу привлекла та, что посередине, где купол поблескивал от дождя на фоне пасмурного неба. Я с восхищением пробежала пальцами по плотным, рельефным мазкам.
– С ума сойти, – пробормотала я.
– Ничего не трогай, – сказал Варин. Он нажал на какую-то кнопку, и картины задвинулись за шкаф.
– Такая у меня работа, – подмигнула я, но он даже не улыбнулся.
Мебели было немного: у стены стоял белый диван, а посреди комнаты – белый стол и один-единственный стул. Но посмотреть тут было на что: всю дальнюю стену занимало огромное окно от пола до потолка с видом на ночной город. Высотные здания горели огнями, точно опрокинутое на бок свинцово-серое небо. В Тории такого не увидишь, улицы там слишком узкие, дома – слишком приземистые.
– Пора начинать, – прозвучал голос Варина у меня за спиной.
Я и не заметила, как подошла к окну и приложила ладони к стеклу.
– Какая красота, – сказала я, не отрывая глаз от городского пейзажа.
– Да, но мы здесь не за этим.
Я бросила на него взгляд, гадая, способен ли он по-настоящему оценить что-то прекрасное, но он уже отвернулся.
Впрочем, никакой вид из окна и никакое отопление с помощью солнечной энергии не заменят мне родной дом. Я скучала даже по маминой рыбной похлебке, наполнявшей всю нашу лачугу ароматом специй и помидоров. И пусть ходить под парусом я ненавидела, солоноватый запах моря мне нравился. По этому запаху всегда можно было определить, что отец вернулся из плавания и привез с собой новые морские истории, которые в его исполнении звучали почти как песни.
Я бы что угодно отдала, лишь бы снова услышать его голос. Но это невозможно.
– Э-э… – протянул Варин, возвращая меня к действительности. У него было такое выражение лица, будто ему неловко, а еще он как-то странно двигал плечами. – Для начала мне нужно переодеться.
– Спасибо, что сообщил, – сострила я.
– Тут нет других комнат, – сказал он, наморщив лоб.
– А где же нужник?
– Киралия, – страдальчески вздохнул он. – Можешь отвернуться?
– Зачем?
– Невежливо смотреть, как другие переодеваются.
– А зачем тебе переодеваться? Разве ваши хваленые костюмы не рассчитаны на все случаи жизни? – Тут меня осенило, и я наморщила нос. – Фу-у! Так вот почему нет нужника? Они и правда рассчитаны на все случаи жизни?
Он поднял ладони.
– Да нет же. Туалет там, – сказал он, показывая на отсек в стене. Должно быть, он выдвигался, как раковина и шкафчик с едой. – Но там не развернешься, а костюму нужен отдых. – Он нажал на панель над кроватью, и из стены выдвинулась вешалка с двумя одинаковыми органическими костюмами. – Микроорганизмы устали, я это чувствую. – Он снова повел плечами.
– Какая гадость.
– Может быть, уже отвернешься?
– Ладно, – буркнула я.
Не знаю, на что он рассчитывал. Как только щелкнули застежки, я украдкой посмотрела через плечо. Он стоял ко мне спиной. Молодец. Усвоил, что мне нельзя доверять. Он стащил костюм до пояса, обнажив загорелые скульптурные плечи. Затаив дыхание, я ждала, когда из-под черной материи покажутся ягодицы.
Отвернись, Киралия. Не смотри. Хоть раз в жизни сдержи свое слово.
Но денек выдался тяжелый, и это еще мягко сказано. Поэтому я не стала слушать то, что осталось от моей совести.
В противоположность костлявому Макелю Варин был сложен атлетически. Но если Макель всегда ходил с гордо расправленными плечами, то Варин держался неуверенно, будто что-то его подкосило: то ли работа, то ли жизнь, то ли еще что. Я выкинула эту мысль из головы. Варин ясно дал понять: эонийцы беспрекословно принимают свой удел.
«Он красивый», – думала я, не в силах оторвать взгляд от его тела. С этим не поспоришь. Но внутри у него ничего не было. В его глазах не было даже искорки того огня, который горел во взгляде Макеля.
Сколько можно сравнивать Варина с Макелем? Почему, избавившись от Макеля, я постоянно мысленно к нему возвращалась?
– Я чувствую твой взгляд, – сказал Варин, застыв на месте.
– Что? Нет… я… – замямлила я, отвернувшись к окну.
Мне показалось, что он тихо усмехнулся. Я больше не оборачивалась – и в стекле все было неплохо видно.
– Я все, – сказал он минуту спустя.
– Что теперь? – спросила я как можно более деловым тоном.
По моему румянцу не трудно было догадаться, что я подглядывала, но ему, похоже, было наплевать. Он показал мне
