Глава одиннадцатая

Крыло Скарабеев

Хозяева мертвых, сиречь некроманты, живут точно собаки, безродные псы, нарушающие законы Шестерых, преступающие через чужие жизни, наделяющие жизнью то, что уже мертво. Они против мира, что есть у нас благодаря великим волшебникам и желают лишь хаоса и власти, и юг захвачен ими. Их цель — превратить Единое королевство в кладбище и повелевать костями. Они не помогают людям, не имеют сострадания, не ощущают любовь и никогда не сомневаются в том, что делают. Нет более мерзких существ, чем они.

Она находилась в маленьком ромбовидном дворике, окруженном со всех сторон высокими стенами. За спиной была решетка, которую Кария закрыла, стоило лишь девушке войти на территорию крыла Скарабеев.

Через тридцать шагов двор заканчивался проемом, ведущим к…

Впрочем, Шерон не знала, куда он ведет, и не спешила проверять. Прежде чем бросать в море камень и тревожить уин, стоит подготовить гарпун.

Одна из ее игральных костей, точно собака, сторожила проем, другая не отставала от девушки, каталась за ней, словно привязанная, чем, наверное, будоражила зрителей.

А зрители присутствовали. Шерон знала, что на стенах находятся солдаты и они (возможно, вместе с дамами, что ее сюда привели) наблюдают за каждым движением указывающей.

Ее жизнь оказалась предопределена с самого рождения. Как и большинство женщин Нимада, она должна была растить детей, прясть шерсть, ездить на осенние ярмарки, чинить сети, приводить дом в порядок к долгим темным зимам и ждать мужа, ушедшего на промысел в море.

Девочка готовилась к этому. Ее готовили. Мать, пока не ушла на ту сторону, оставив с отцом. И он тоже старался, нашел Аушу, тогда еще совсем не старую и здоровую, согласившуюся заботиться о ребенке.

Но все изменилось, когда в Шерон проснулся дар и за ней пришел Йозеф.

Она научилась писать, читать и благодаря книгам узнала о целом мире. Учитель рассказал о правилах, что действуют ночью, и том, как войти в дом с синими фонарями и выйти из него живой. А еще он тренировал ее память, заставлял заучивать целыми страницами порой совершенно странные и абсолютно ненужные вещи (которые потом не раз и не два спасали ей жизнь во время ночных дежурств на пустых, увитых дождем улицах Нимада).

Теперь Шерон была как никогда благодарна наставнику за все его старания. За то, что в ней жил опыт указывающих, накопленный и бережно сохраненный поколениями, существовавшими до нее.

Сейчас она держала в уме сложную схему, одну из тех «странных вещей», что когда-то Йозеф убедил ее запомнить.

— Это важно, — сказал он, заваривая горький девясил и рассеянно помешивая ложкой в котелке, поглядывая, как девочка-подросток склонила голову над старой, пожелтевшей бумагой.

— Клара сказала, что столь сложные конструкции не использовались на Летосе уже сотни лет. Мы ловим заблудившихся не позднее трех-четырех дней с момента их появления. Обычно раньше. А это… это же для тех, кто существует в мире живых долгие годы.

— Клара… — вздохнул старик. — Вечно она портит молодежь тем, что изучать некоторые вещи не надо, потому что они не пригодятся. Ты уже входила в дома с синим огнем, Шерон. И должна понимать, что не всегда все получается так, как задумано. Зимой, когда дороги закрыты, на дальних фермах может случиться что угодно, и мы обычно узнаем об этом к поздней весне. Пока людям везет, но следует учитывать и плохой исход. Даже если этот опыт не пригодится тебе, возможно, он спасет жизнь тому, кто станет твоим учеником. Так что смотри внимательно, а потом зарисуй.

— А если я допущу ошибку? — Она знала, что Йозеф не терпит, когда она ошибалась.

— Если так случится, ты нарисуешь ее еще раз. И еще. Пока не запомнишь.

И девочка запомнила, хотя для этого потребовалось почти пять месяцев. Но даже сейчас, спустя годы, Шерон прекрасно знала, что следует делать.

Заходя в клетку со львом, как назвал это место Ярел, она потребовала дать ей гвозди и молоток. Теперь у нее был целый холщовый мешок с гвоздями, которые во многих местах проткнули ткань, торчали из нее, напоминая странного уродливого ежа.

Девушка вбивала их в землю, между мелких потрескавшихся плиток, которыми был выложен двор. Ей даже не понадобилось натягивать нитки, размечать территорию на квадраты, чтобы не ошибиться с правильным переносом схемы в реальный мир. На глазомер Шерон никогда не жаловалась и соблюдала все нужные расстояния между «маяками».

Ей понадобился час времени и семьсот сорок девять гвоздей, чтобы завершить работу. Достав стилос из сумки, девушка коснулась начальной точки всей сложной конструкции, и металл отозвался тихим звоном. Но едва он стих, «гостья» герцога разочарованно нахмурилась.

Она ошиблась.

Пришлось вытащить и забить гвоздь снова, чуть глубже и левее прежнего места.

Теперь звук не пропал, металл продолжал издавать его, словно поющий без устали соловей. Она ударила стилосом по следующему, третьему, четвертому, двадцатому, сотому, пока весь двор не заполнила сложная мелодия, точно кто-то провел ловкими пальцами по множеству струн, которые продолжали рождать мелодию даже после того, как музыкант ушел.

Слабее. Громче. Слабее. Громче. Металлическое дыхание, пульсация стального сердца множества сотканных в единое целое.

Ее беспокоило то, что она узнала от карифцев.

Девять погибших от зубов заблудившегося. Вместе с ним — десять. Прорва. Она никогда не сталкивалась с таким количеством.

Заблудившиеся умны, умнее волков. Они могут прятаться, выжидать, отступать и искать возможность напасть в самый неожиданный момент, порой из засады. Единственное, что играет ей на руку, они никогда не действуют сообща, в стае. Если только не окажутся рядом, тогда бросятся на нее одновременно.

Сейчас больше всего ее заботило время. Слишком долгий срок прошел, и здесь, скрытые от чужих глаз, никем не потревоженные, они могли сильно измениться. Вне всякого сомнения, ей придется столкнуться не только с обычными заблудившимися, но и теми, кто успел подвергнуться Перерождению.

— Ну, приступим, — выпрямляясь, сказала костям девушка, и те оказались возле