Цайянь вступил в сговор с Ся Чжуном.

Цайянь убедил Мин-эр предать ее.

Цайянь подделал ее почерк. Он поменял письма в ее поясе или, быть может, подложил ей новый пояс. Это не составило ему труда. Он был частью ее семьи. Никто бы не удивился, если бы однажды ночью, пока она сидела в глубине архивов, он заглянул в ее покои.

Или он мог подговорить Мин-эр сделать это за него. Хэсину затрясло еще сильнее, но ее глаза оставались сухими: она была слишком ошеломлена для того, чтобы плакать. Цайянь безукоризненно выстроил свое обвинение, учитывая, что Серебряный Ирис умерла. Уцелей она во время беспорядков, он бы привел ее в зал суда и пустил ей кровь на глазах у всех. Ее бы казнили вместе с Хэсиной, но ему не было бы до этого дела. Серебряная стала бы лишь пешкой в его игре, такой же, как и все остальные.

Даже теперь в дальних уголках сознания Хэсины маячило чувство вины. Когда усталость наконец одолела ее, она увидела во сне, что на рассвете ее место занял Цайянь, и нож палача впивается в его плоть, а не в ее. Когда все закончилось, она подползла к нему, прижала к груди и зарыдала. Прежде чем он предал ее, он был ее братом. Прежде чем он настроил всех против нее, она убила единственного близкого ему человеку. Ее слезы и муки раскаяния можно было объяснить.

А его кровь и предательство – нет.

По другую сторону решетки стояла старший секретарь со свитком в руке. Подчиненная Хэсины пришла зачитать ей приговор.

За угрозы в адрес высокопоставленного министра Хэсине запрещалось в течение следующих трех месяцев заходить в зал суда.

За незаконные манипуляции с выбором представителя Хэсине запрещалось в течение года направлять дела на рассмотрение Совета расследований.

Но все это, конечно, не имело никакого значения, потому что за преступный сговор с пророком Хэсину ждала казнь от тысячи порезов, которая должна была состояться на следующее утро после шестого удара гонга.

Секретарь свернула свиток.

– К вам посетитель, – сказала она, удаляясь.

Хэсина приготовилась увидеть Ся Чжуна.

– Цветочек мой.

Но если бы она знала, что это Мин-эр, она бы даже не пыталась подготовиться к встрече с ней. Перед своей придворной дамой она была беззащитна. Когда женщина опустилась на колени, сердце Хэсины словно обратилось в фарфор – хрупкий и холодный.

– Не называй меня так. И перестань плакать.

Мин-эр вытерла слезы с круглых, как яблоки, щек и приоткрыла рот, чтобы что-то сказать.

– Если хочешь просить прощения, не утруждай себя.

– Я знаю, – прошептала Мин-эр. – Я только хочу, чтобы вы узнали правду.

По мнению Хэсины, для этого уже было немного поздно.

– Тогда быстрее говори то, что хочешь сказать.

– Цве…

– Но если не можешь держать себя в руках, лучше уходи.

– Меня заставил министр Ся. – Глаза Мин-эр снова наполнились слезами. – М-министр Ся узнал о моей дочери.

Хэсина подняла на нее взгляд.

– У тебя есть дочь?

Служанкам и придворным дамам запрещалось заводить собственные семьи.

Мин-эр кивнула.

– Она родилась до срока. Женщина, принимавшая у меня роды, сказала, что она не доживет до своих первых именин. Сейчас ей уже семнадцать…

Столько же, сколько Хэсине.

– …и она до сих пор много болеет, но вместе с тем она так полна жизни. О ней заботится моя сестра. Я отправляю им свое жалованье, чтобы они могли заплатить врачу за осмотры и лечебные настойки.

В горле Хэсины образовался болезненный ком.

– Мне жаль. – Мин-эр промокнула глаза, но через секунду на них снова выступили слезы. – Мне так жаль.

Что Мин-эр ожидала услышать в ответ? Я все понимаю? Я прощаю тебя? У тебя была уважительная причина, чтобы предать меня? Внезапно Хэсину накрыла злоба по отношению к дочери Мин-эр. Эта девушка украла у Хэсины единственную мать, которая у нее была.

– Уходи долой с моих глаз.

Но когда Мин-эр побрела прочь, Хэсина безмолвно сказала ей все то, что не смогла произнести вслух.

Я понимаю.

Я прощаю тебя.

Она сочувствовала Мин-эр, хотя у нее не осталось никого, кто мог бы посочувствовать ей. На рассвете Хэсине предстояло умереть, но сердце в ее груди не колотилось, и она не испытывала желания побороться за жизнь. «Какой смысл держаться за мир, который покинул тебя?» – спрашивала ее мать. Теперь Хэсина поняла, что значит быть покинутой по-настоящему. Это когда твой народ требует твоей казни. Когда тебе больше не для чего жить.

Прошло какое-то время. Она не знала, сколько именно, но, видимо, довольно много, потому что стражи принесли ей обед, состоящий из жидкой рисовой каши и жесткого лука. Это показалось Хэсине бессмысленным: она бы и так не умерла от голода до завтрашнего утра. Она отодвинула горшочек в сторону, и его дно проскрежетало по каменному полу, почти заглушив голоса стражей.

– Так ей и надо. – Стражи успели отойти уже довольно далеко, но их голоса усиливались, отражаясь от стен тоннеля. – Теперь королевство очистится навсегда.

Очистится.

Они не сказали, от чего. От пророков. От саранчи. От опасности. От неизвестности.

«Ты когда-нибудь чувствовал что-то по отношению к ним?» – спрашивала Хэсина у Цайяня. Вместо ответа он покачал головой. «Не показывай, что сопереживаешь, – говорил он. – Не выказывай своих чувств. Не поддавайся им. Не ставь свое правление под угрозу. Доверься мне».

Она слушала его. Доверяла ему. Верила, как родному брату.

Больше нет.

Теперь Хэсина слушала Мэй, которая просила защитить их. Она слушала Лилиан, чья жертва спасла сотни, если не тысячи пророков, которые едва не потеряли свою последнюю маскировку. Она слушала отца, в чье сердце ей, наконец, удалось заглянуть. В его словах заключалась любовь к истине, но его поступки проистекали из любви к людям. Ради них он мог бросить все, даже правду. Но что бы ни происходило – будь он залит кровью или принят за святого, проклят или прославлен, назван по имени или обречен на жизнь без него, – отец никогда не терял то единственное, что действительно ему принадлежало: надежду. Он заполнил тронный зал призраками; он вернулся, чтобы посмотреть им в лицо.

Хэсина поступит так же.

Потому что завтра на рассвете она не умрет.

Она пододвинула к себе горшочек и, не жуя, проглотила кашу. Потом закрыла глаза и начала думать.

Она не могла просто сбежать. Раз «Постулаты» разжигали ненависть в сердцах ее людей, она продолжит дело родителей и постарается уничтожить их, при помощи трона или без нее.

Она как раз составляла план действий, когда ход ее мыслей нарушил стон дверей.

Новый посетитель? Превратившись в падшую королеву, она явно обрела популярность.

– Сестра!

Хэсина открыла рот от изумления, но тут же захлопнула его.

– Что ты тут делаешь?

Жоу бросился к ней, шлепая ногами по лужам, и опустился на колени у самой решетки – прямо на пятно плесени. В этой обстановке