А дорожка, на которую она вышла сейчас, уходила в ту часть садов, где Хэсина поклялась никогда больше не бывать.
Время разбавило тоску Хэсины. Тайны замарали ее. Но все-таки, когда она приблизилась к клумбам, где росли ирисы, ее пульс заколотился как бешеный. Земля была покрыта снегом, а цветы давно уже завяли. Но в ее памяти они остались неизменными – так же, как ее отец. Хэсина встала на колени рядом с местом, где нашла его тело, вдавила ладони в землю перед собой и уткнулась лбом в тыльную часть кистей.
Она оставалась в позе для обряда коутоу не одну минуту. Кожа ее рук начала гореть, потом зачесалась и онемела. Наконец ее спина опустилась, а плечи поднялись. Она хотела бы сказать, что прокляла этот заснеженный участок земли или что оплакивала только Лилиан и Мэй.
Но это стало бы самой большой ее ложью из всех.
* * *Несколько часов спустя в двери ее покоев постучал паж.
– Я выяснил номер камеры вашего бывшего представителя, дянься.
По венам Хэсины разлился огонь, но в следующую секунду его едва не задул ветер замешательства.
– Я же не…
Не просила об этом.
Но она действительно просила. Теперь она вспомнила. В предрассветный час после ночи, проведенной за пыльными томами, которые не давали ответов на ее вопросы, чувствуя себя пьяной от безнадежности и беспомощности, Хэсина сломалась. Она и правда попросила пажа об этом.
«Скажи мне!» – хотелось выпалить ей. Она придет к Акире и все ему объяснит. Но она не сможет освободить его. Если она увидит его вновь, ее боль усилится – а она уже знала, какую цену приходится платить, если слишком долго за что-то держишься. Что бы между ними ни происходило, чувства завянут, как это произошло с ней и ее отцом.
Пора было его отпустить.
– Я не хочу знать, – проговорила она, сжав зубы, и вышла в коридор, хотя ей было совершенно некуда идти.
Кроме одного места.
* * *Как и в прошлый раз, двери в комнаты Цайяня оказались не заперты.
– Цайянь?
Его спальня была пуста, но в масляной лампе, стоящей на его столе, подрагивал огонек, а кисточка из рысьего меха, все еще влажная от чернил, лежала на фарфоровой подставке.
Хэсина могла подождать. Она присела на его кровать и провела рукой по его подушкам – тем же самым, на которые она опиралась, когда умерла Серебряный Ирис.
«Пообещайте мне, что не станете ставить свое правление под угрозу».
Она поступила еще хуже. Она поставила под угрозу свою жизнь. В результате погибла Лилиан. И Мэй тоже. Кровь прилила к щекам Хэсины, и она почувствовала, как у нее напрягаются мышцы ног. Ей хотелось выбежать из этой комнаты, подальше от вещей, напоминавших ей о брате, которого она так ужасно подвела.
Но она заставила себя остаться.
Ночь неспешно двигалась к рассвету. Лампа догорела, и Хэсина осталась в темноте. Она сидела, ожидая в любую секунду услышать звук его шагов. Звук, который так и не раздался.
* * *– Дянься. Дянься.
Очнувшись ото сна, Хэсина не могла понять, где она и сколько сейчас времени. Она лишь предположила, что стоит ночь, потому что за окнами было темно и она едва могла различить лицо пажа, нависшее над ней.
Она встала, протирая глаза ладонями.
– Сколько времени? – Ее голос напоминал лягушачье кваканье.
Ее паж был как-то странно напряжен.
– Шестой час, дянься.
– Зачем ты тогда меня разбудил?
– Потому что сейчас начинается суд.
– Суд?
– Да, дянься. Здесь, в Восточном дворце.
– Я знаю, где проходят суды, – резко ответила Хэсина и тут же пожалела об этом. Ее паж за все время своей службы не сделал ничего, что могло вызвать ее гнев, – в отличие от остальных людей в этом дворце. – Кто созвал придворных? Председатель?
– Нет…
– Она проснулась? – донесся снаружи хриплый голос.
Хэсина жестом приказала пажу не отвечать, потом поднялась и подошла к двери. Увидев вырезанных на ней цапель, она вспомнила, что находится в комнате Цайяня, и у нее упало сердце. Он так и не вернулся.
В коридоре стояло пять стражей.
– Что все это значит? – спросила Хэсина.
– Виконт Янь Цайянь желает видеть вас на заседании суда.
Ее раздражение улеглось.
– Он сказал зачем?
– Он сказал только, что ваше присутствие необходимо.
У Хэсины растрепались волосы, и на ней были лишь нижние одежды. Но Цайянь не созвал бы судебное заседание в такой час, если бы не произошло что-то чрезвычайно важное.
– Принеси мне какое-нибудь платье и шпильку, – приказала она пажу.
Он выбежал из комнаты и вскоре принес ей шпильку из оникса и светло-коричневый рюцюнь с золотистой каймой.
Хэсина набросила рюцюнь поверх нижних одежд и запахнула воротник, а потом торопливо закрутила волосы и заколола их шпилькой, после чего последовала за стражами, не говоря ни слова. Но когда они подошли к залу вечной гармонии, в ее сердце закралась неуверенность, и она замерла, не дойдя до двери. Перламутровые колонны возвышались над ее головой – равно как и стражи, стоящие по обе стороны от нее.
– Вас ждут, дянься, – поторопил ее страж, находящийся позади нее.
Ты просто устала. Ты слишком мнительна. У тебя все мысли спутались.
Но как только створки двери со скрипом открылись, стражи подхватили ее под руки и, протащив по ступеням, толкнули на платформу. Она ударилась плечом о пол, и ее шею пронзила обжигающая боль. На секунду она потеряла способность двигаться. Потом, почувствовав прилив адреналина, Хэсина оперлась на локти и подняла голову.
Черно-золотой ханьфу.
Правая кисть, сжимающая левую.
Тень, нависшая над ступеньками, пока тот, кто ее тащил, спускался с королевской ложи.
Голос, мягкий, как будто он обращался лишь к ней одной.
– Я, Янь Цайянь, первый виконт и сын короля Вэня, обвиняю Янь Хэсину в государственной измене высшей степени тяжести.
Двадцать восемь
Жизнь, потраченная не зря, – это жизнь, прожитая для других.
ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о естественном порядке вещейЖиви для себя, если ты себе доверяешь.
ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о естественном порядке вещейХэсина снова падала в ледяную воду – как и той зимой, девять лет назад. Только в этот раз Цайянь не тонул. Его не нужно было спасать и защищать. В этот раз Хэсину столкнула его рука.
Хэсина, пошатываясь, поднялась на ноги, и в ту же секунду одна из министров спросила:
– В каком преступлении вы ее обвиняете?
Женщина попыталась подавить зевок. И не одна она. Едва ли не на всех присутствующих были помятые ханьфу и криво завязанные пояса. Шапки уша у многих съехали набок.
Следующие слова Цайяня разбудили их всех.
– В сотрудничестве с пророком.
Все застыли, словно первый зимний лед.
Потом вся тяжесть этого обвинения обрушилась
