В любом случае мне следовало взять себя в руки и ни за что не распускать нюни. Вздернув подбородок, я как можно спокойнее взглянула на всю эту компанию, хотя чувствовала себя последним ничтожеством:
– Что принести господам?
Они стали заказывать, но делали это очень сумбурно. Обе дамы трижды меняли свое решение, а за соседним столом два посетителя захотели еще по бокалу вина. Схватив обломок дощечки побольше, я стала быстро записывать. Подняв глаза, я тут же встретилась взглядом с Себастьяно. Он казался каким-то… взволнованным. В надежде, что это хороший знак, я улыбнулась ему. Не натянутой улыбкой, а от всего сердца. Улыбкой, похожей на меня саму в эту минуту, – дрожащей, робкой, но полной любви.
– Вы еще ничего не заказали, месье, – сказала я.
Из-за того, что все остальные сгрудились вместе, он оказался на краю скамьи.
– Я возьму ветчину, хлеб и к этому бокал красного, – сказал он. – Но вина только на два пальца, остальное – вода.
Впившись в него взглядом, я судорожно сглотнула. Именно так он всегда заказывал вино в наших путешествиях в прошлое, когда мы вдвоем ходили что-нибудь выпить.
– Что-то не так, девочка? – спросил он.
– Нет-нет, все прекрасно, – лихорадочно закончив записывать, я поспешила к стойке, чтобы заказать напитки, а затем пулеметной очередью попросить на кухне заказанные блюда. Месье Мирабо ни в каких записях не нуждался, он без труда запоминал каждый заказ. В эту минуту он гигантским ножом мастерски нарезал огромный кусок ветчины на тонкие ломтики и только кивнул, когда я перечислила ему все заказанное.
– К сожалению, дощечка раскололась, – завершила я свой рассказ. – Я уронила ее из оплошности. Можете вычесть из моего жалованья.
– Я знаю, – пробурчал он. – Но она раскололась не от падения, а под сапогом молодого Фоскера.
– Вы его знаете? – спросила я с бьющимся сердцем.
– Ну конечно. Он один из тех, кто ест здесь каждый день. Живет на улице Рю Сен-Мартен и состоит в гвардии кардинала.
– Он уже давно сюда ходит?
Месье Мирабо наморщил лоб:
– Думаю, всего пару месяцев.
Во мне затеплилась робкая надежда. Судя по всему, Себастьяно не был навсегда переселен из будущего в прошлое, как Неведающий, а просто страдал временной амнезией.
– Он родом из Гаскони[8], как и большинство отважных гвардейцев.
И снова сердце у меня упало. Это все-таки могло быть полное переселение. Со всем, что к этому относится, – друзьями, знакомыми, родственниками. Но только не в Париже, а в Гаскони, где бы она ни находилась. Может, у него там семья? При этой мысли все во мне похолодело.
– Единственный сын, рано потерял родителей, – продолжал месье Мирабо свой рассказ.
Я осторожно перевела дух. Семьи нет.
– И дом тоже потерял, – повествовал дальше месье Мирабо. – Все уничтожил пожар, пока сам он путешествовал. Остатка отцовского наследства как раз хватило на то, чтобы купить место в гвардии. Храбрый, целеустремленный юноша этот Фоскер. Не сдался, несмотря на трудную судьбу. Далеко пойдет.
– Вино можно забирать! – крикнула служанка на розливе.
– За работу, девочка, – велел месье Мирабо. – Я плачу тебе не за то, чтобы ты тут столбом стояла! – Но прозвучало это и вполовину не так злобно, как его первая бранная тирада.
У меня комок подступил к горлу. Рассказ месье Мирабо о Себастьяно глубоко запал мне в душу, хотя на самом деле все было совсем не так. Пусть даже его воспоминания и не соответствовали реальности, – ведь ему внушили их какие-то высшие силы, – наверняка они все равно причиняли ему боль. Я подавала напитки, а сердце мое затопило сострадание. Когда я нагнулась, чтобы поставить на стол последний бокал вина, Жак, сидевший рядом с Себастьяно, принялся лапать меня сзади.
– Ты не прав, Себастьен, – сказал он с непристойной ухмылкой. – Под этим уродливым передником скрывается вовсе не маленькое, тощее существо. У нее там все как надо.
– Зато у вас – нет, месье! – Я плеснула вино из бокала ему в лицо: – Вот теперь все как надо.
Это спонтанное действие вызвало за столом взрыв смеха, и сам Жак смеялся, быть может, громче всех. Отфыркиваясь, он вытер лицо рукавом. По счастью, вино было белое, пятна на рубашке легко отстираются.
– Черт побери, девчонка! Ну и горяча же ты! – В его глазах зажглась искорка интереса. Не составляло труда истолковать этот взгляд, и, когда он заговорил, исчезли последние сомнения: этот тип на меня запал.
– Не присядешь ли ты к нам ненадолго?
– К сожалению, у меня работа, месье.
– А если попозже? Когда ты заканчиваешь?
– Еще не знаю. Я работаю здесь первый день.
– Так приходи после вечерни к Люксембургскому саду, мы всегда собираемся там по вечерам.
Я понятия не имела, где это, но ни в коем случае не собиралась упускать шанс сегодня еще раз увидеть Себастьяно, даже если для этого придется раньше времени бросить работу у месье Мирабо.
– Посмотрим, – с достоинством ответила я.
– Ого, малышка церемонится, – весело воскликнул Жюль. – Потрясающе!
– Да она же просто грязная маленькая служанка, – надув губы, сказала одна из девиц. – Неужели ты всерьез хочешь, чтобы она пришла к нам на встречу, Жак?
– У меня вся грязь только снаружи, – намеренно подчеркнуто парировала я.
Больше всего мне хотелось плеснуть изрядную порцию вина и этой козе в лицо. Я ненавидела ее лютой ненавистью, потому что она сидела напротив Себастьяно, постоянно прижимаясь ногой к его ноге, не говоря уже о томных взглядах, которые она с обожанием бросала в его сторону. Вот, опять! А самое ужасное – он отвечал на ее взгляд улыбкой! Уму непостижимо. Скрипя зубами, я стояла у стола и размышляла, не пролить ли все-таки вино. Чисто по оплошности. И лучше сразу на обоих.
Жак улыбнулся мне обезоруживающей улыбкой:
– Не волнуйся, малышка. Я пригласил тебя совершенно серьезно. И даже не думал смеяться над тобой. Мне очень неловко из-за моего проступка, надеюсь, ты простишь мое бесстыдство.
– Прощено и забыто, – рассеянно сказала я.
– Где ты научилась писать? – внезапно спросил Себастьяно.
– В школе, конечно, – ответ сорвался, прежде чем я успела подумать.
– И как долго ты училась?
– Э-э-э… всего несколько лет, – признаться, что тринадцать, было совершенно невозможно, никто бы мне не поверил.
– По-моему, для женщины учиться – это странно, – прибодалась коза. – Учатся разве что монашки. Или эти мимозы, из благородных, кому деньги некуда девать.
– И правда очень необычно, – растягивая слова, сказал Себастьяно. Его глаза сузились.
